— Пока нет, Ленечка! — она многообещающе улыбнулась юноше и послала ему воздушный поцелуй.
Помада на губах ее была размазана, а глаза как-то странно «расфокусировались» и словно смотрели в стороны.
— Я ухожу, — твердо сказал Саша. — Ты со мной?
Аня поняла, что немного переиграла:
— Да, — сказала она неуверенно и поправила прядку-завлекалочку, на которую возлагала столько надежд.
Она уже поняла, что проигрывает сегодняшнюю битву. Это была не та ревность, на которую она рассчитывала. Белов заревновал, конечно, но это не была то безумная страсть, которая заставляет бросить семью и пасть к ногам любимой-Ревность в исполнении Белова означала лишь разрыв. А это ей было вовсе ни к чему.
Саша был ей нужен. Она могла даже перечислить причины, почему он ей нужен: финансовая поддержка, уверенность в том, что она под его защитой! сладкие ночи, наконец. Может, это и есть любовь?
— Запомни, Аня, — сказал ей Саша когда они приехали домой. — Меня эти ваши бабские штучки не трогают. Хочешь быть свободной женщиной — пожалуйста. Хоть тысячу раз. Но если ты со мной, тогда выбирай. Либо ты со мной, либо — нет. Кордон, конечно не в счет, он тебе для бизнеса нужен. Но в остальном... И запомни. Моя семья — это мое дело, тебя это не касается. Жену и сына я не брошу.
— А меня? — жалобно Спросила Аня:
— Ну, если ты будешь долго хорошо себя вести... — рассмеялся Саша и повалил ее на широченную кровать, свидетельницу изнуряющих ночей. — Будешь? — отрываясь от ее губ, спросил-потребовал он.
И она снова ответила: Да.
Все оставалось так, как и было. Семья отдельно, она — отдельно. Мухи-котлеты, вот и весь вам сказ. И стоило из-за этого два часа мучиться над безнадежно испорченной теперь прической?
XXIX
— Ба, смотли, смотли, дог! — Ванька радостно потянул Елизавету Павловну навстречу тоненькой девушке, выгуливающей какую-то невзрачную лохматую собачонку цвета палой листвы...
Они гуляли по улице пешком. Как и всегда. На этих ежедневных пеших прогулках настаивала Елизавета Павловна, утверждая, что от постоянных поездок на автомобиле у нее мышцы атрофируются.
— И ребенку полезно, — не желая слышать возражений, настаивала она. — Я хотя бы его начну учить. Вон, у Германа Михайловича внук, Стасик, пошел в школу. Он и в Париже был, и по-испански говорит. А учительница сказала: достаньте тетрадки в клеточку! А Стасик — в рев!
— Почему в рев? — не поняла Оля.
— А потому что Стасик не знал, что такое «клеточка»! Что такое икебана и барокко знал, а тетрадь в клеточку — нет. И у Ивана так же — никаких навыков у мальчика нет! Сосну от елки не отличит!
— Зато в пальмах разбирается! — рассмеялась Оля.
Но гулять ежедневно с бабушкой Ваньку заставила, сама в это время отдыхая от бабули. Все-таки она стала ужасной занудой и придирой, но ничего, с Ванькой, глядишь и повеселеет...
Ванька рванул было к собачонке, но железная рука старой маленькой леди не отпустила его:
— Какой это тебе дог! — строго одернула Елизавета Павловна правнука. — Обыкновенная дворняжка!