Тем, кто не был в тюрьме, трудно вообразить, к каким странным средствам прибегают заключенные, чтобы избавиться от гнетущего их бездействия. Работа была бы для них счастьем. Представьте себе, что один заключенный занимался ловлей мышей (а их в Консьержери достаточно). Поймав, он дрессировал их, кормил и скоро так приучил к себе, что они являлись к нему по первому зову. В каком он бывал отчаянии, если одной из его воспитанниц случалось погибнуть! Он плакал как ребенок!

Кроме того, оторванные от мира, преступники предавались каждый своей навязчивой идее, и их тайные страсти проявлялись в тюрьме с большей силой. Ревность — это страшное чувство — достигала высшей степени у несчастных при одном воспоминании об оставленных за стенами тюрьмы предметах любви. Я как сейчас вижу перед собой одного бедняка, который мучился и день и ночь при мысли о том, что его подруга, может, страдает сильнее, чем он, от разлуки. Ежеминутно он вскрикивал: «Что она делает? Что с ней? О, я схожу с ума!»

В ту эпоху, о которой я говорю, много шума вызвало знаменитое дело Донона Кадо. Предполагаемых участников этого преступления привели в Консьержери; среди них был и Руселе, сын жертвы.

Нередко случается, что товарищи заключенных знают о совершенном преступлении больше, нежели публика и сами присяжные; так было и теперь. Руселе принял самое живое участие в игре «тридцать один», которая каждый день велась в общей камере. Таким образом он имел возможность рассказать все обстоятельства убийства, а так как он считал его делом случайным, за которое ему придется провести в тюрьме года три, не больше, — то и не боялся рассказывать.

Руселе был высокого роста и сухого телосложения. Ему было около шестидесяти лет. При малейшем противоречии лицо его омрачалось, а взор становился свирепым. Он притворялся, что не понимает всего ужаса своего преступления, и держал голову высоко. Одет он был как зажиточный крестьянин: в длинный кафтан, серые панталоны, цветную жилетку, подбитые гвоздями башмаки, галстук и фуражку с широким козырьком.

Руселе обрабатывал земли в Сануа и вел дела, имея заемные письма у Донона Кадо, понтуазского банкира, который как-то потребовал немедленной уплаты. Руселе было нечем платить, поэтому он явился к банкиру за новой отсрочкой. Тот не соглашался. Раздраженный его упорством, Руселе убил банкира топором, который прихватил с собой, сгреб попавшиеся под руку деньги, забрал свои собственные просроченные билеты и побежал к жене, ожидавшей его в назначенном месте. Все это было делом нескольких минут.

Заметив его волнение, жена спросила: «Что с тобой, не случилось ли какой беды?» — «Случилось! Я убил Донона Кадо, и если ты скажешь хоть слово, то и с тобой будет то же». И он занес над ее головой окровавленный топор.

Об остальном Руселе умолчал и не сказал нам, что из предосторожности вынул ключ из двери кабинета банкира. Еще накануне он принял все меры, посоветовав младшему сыну Донона Кадо, немного занемогшему, какое-то лекарство, которое только усугубило его болезнь, заставив пролежать весь следующий день.