В то время как внешний мир погружался в хаос, они укрывались в сухом, хоть и с земляным полом, помещении, болтали и смеялись, раскачиваясь в такт мелодии, которую напевал Исаак, строили планы на будущее, когда белый свет излечится от сумасшествия, молясь о том, чтобы это случилось поскорее. Но шли недели за неделями, и влюбленные стали сомневаться, наступит ли когда-нибудь такое время.

— Они заявляют, что это непосредственная реакция на убийство сотрудника германского посольства польским евреем, — рассказывал Исаак в конце ноября, когда молодые люди обсуждали последние события. — Но мы с отцом считаем, что все заранее спланировано. Это были не разгневанные мирные жители, а переодетые в штатское эсэсовцы. Кто еще мог громить принадлежавшие евреям лавки и избивать евреев на улицах?

Они сидели на расстеленных пальто, опершись на ящики с картошкой. Кристина подогнула под юбку ноги, спрятав их от стелющегося по земляному полу холода. Исаак одной рукой обнял ее за плечи и положил подбородок ей на макушку.

— В газете были фотографии горящих синагог в Берлине, — сказала Кристина.

— Они называют это Kristallnacht[29] из-за разбитых стекол. Девяносто одного еврея убили, двадцать тысяч бросили в тюрьму.

Кристина взглянула на него с удивлением.

— За что? Они оказывали сопротивление?

— Кто знает? Эсэсовцам не нужны причины, — Исаак стиснул зубы и поскреб каблуком ботинка по темной утрамбованной земле, словно хотел пнуть кого-то. Если и дальше так пойдет, Гитлер изгонит евреев из Европы. Родителям пришлось забрать Габриеллу из школы: теперь еврейские дети не могут учиться в немецких школах, — в его голосе звучали одновременно гнев и скорбь. — Мне пришлось бросить университет. Родители тратят свои сбережения, чтобы как-то кормить нас. Когда я иду в бакалейную лавку, мне кажется, что за мной следят. Я не могу сопротивляться. Я бесправен, лишен всех возможностей. Мне не позволят получить образование или устроиться на работу. Я останусь без средств к существованию. Я люблю тебя, Кристина, но как ты будешь жить со мной?

Она приложила руку к его щеке.

— Ты забываешь, что у меня и сейчас ничего нет. Мои родители бедные, но они вместе. И я никогда не была так счастлива. Я не передумала. Единственное, чего я хочу, — быть твоей женой.

Он улыбнулся и крепче прижал ее к себе, целуя и опуская на расстеленные пальто, пока они не легли на них бок о бок. Кристина задрожала, хотя было не холодно. Исаак натянул края своего пальто ей на плечи и, опираясь на локти, навис над ней. Его карие глаза переполняли любовь и нежность, и она покорилась пылкости и глубине его чувства. Она обвила его руками, и он, тяжело дыша, жарко целовал ее, стук его сердца отдавался у нее в груди. Она потянулась к его рубашке и стала нащупывать пуговицы. Дыхание ее участилось. Его теплая ладонь скользнула от ее талии к задней части бедра, ощупывая и стискивая его через юбку. Он целовал ее шею, бледную глубокую ямку над ключицей, теплую нежную возвышенность груди. И вдруг остановился и потряс головой.

— Нельзя, — произнес он, задыхаясь. — Если ты забеременеешь…