— Ну тогда беги, — согласился он. — Я за тобой.

Она попыталась вырваться из его объятий, но Исаак крепко удерживал ее.

— Так нечестно.

— Видишь, какая ты беспомощная.

— А все из-за тебя.

Когда губы их слились в поцелуе, все переживания по поводу бегства и укрытия растаяли.

Неделей позже уверенность Кристины в своих способностях перехитрить гестапо получила сокрушительный удар. Она подслушала, как фатер говорил мутти о друге, с которым он когда-то работал, — католике, женатом на еврейке.

— Я была в коридоре, — рассказывала Кристина Исааку. — Не знаю, почему я не вошла в кухню. Родители не пытались понизить голос. Я просто почувствовала…

— Вину? — подсказал он.

— Скорее страх.

— Что сказал твой отец?

— Его друг поехал на поезде в Штутгарт на день рождения к сестре. Когда он вышел на платформу, его остановил человек в штатском и представился сотрудником Geheime Staatspolizei, тайной государственной полиции. Он поинтересовался, откуда и куда направляется друг отца. Тот показал свой паспорт, и полицейский препроводил его в здание гестапо, расположенное напротив железнодорожного вокзала. Там второй сотрудник отобрал у папиного друга подарки для сестры — чай с мятой с их собственного огорода и банку с козьим сыром. Представляешь, беднягу обвинили в том, что он все это украл! Кроме того, гестаповцы заявили, что ему больше не позволяется ездить на поезде, и предупредили, что если его еще раз увидят на станции, то вместе с женой-еврейкой отправят прямиком в концентрационный лагерь.

— Ты хочешь сказать, — осторожно спросил Исаак, — что больше не будешь со мной встречаться?

— Вовсе нет. Я ничего не хочу сказать. Просто хочу предостеречь тебя: Vater говорит: гестапо знает все.

— Ты слышала сообщения по радио? — поинтересовался Исаак. — Закон теперь требует, чтобы все использовали официальное приветствие Heil Hitler.

— Слышала, — вздохнула она. — Все вскидывают руку и делают, что им велено.

— А ты? Ты тоже делаешь, что велено?

Кристина всмотрелась в его лицо. Обидится ли Исаак, если она ответит «да»?

— Поначалу это казалось мне смехотворным, и я отказывалась подчиняться. Но после того, как я услышала историю про папиного друга…

— Лучше повиноваться, — согласился он. — Не нужно привлекать к себе внимание.

Через два месяца они стали встречаться в винном и овощном погребе, прорытом в склоне холма. Поросший деревьями и кустарниками пригорок тянулся за рядом лавок и кафе на другой стороне дороги, пересекавшей конец улицы, на изрытой колеями лесистой местности, прорезанной речкой, на которой стояла зерновая мельница. Хозяин погреба герр Вайлер делил его с владельцами ресторанов и кафе. Исаак легко и незаметно открыл ржавый навесной замок на утопленной в стене, поросшей мхом двери. Вдоль одной из изогнутых каменных стен располагались дубовые винные бочки и деревянные полки, уставленные пыльными бутылками. Дальний конец длинного узкого помещения был заставлен штабелями ящиков с репой и картошкой.

Как ни хотелось влюбленным открыть кран бочки и попробовать вино, они ничего не трогали. Они были рады, что нашли приют в этом укромном месте, защищавшем от холодных осенних ветров, где могли разговаривать и целоваться, не беспокоясь о том, что их увидят. Кристина брала из дома короткую свечу, тонкая струйка серого дыма от зажженного фитиля поднималась к неровному потолку и через квадратное вентиляционное отверстие исчезала в ночи. Иногда Исаак приносил сыр и фрукты или куски маминого фирменного сливового пирога. Молодые люди переворачивали пустую винную бочку, накрывали ее красно-белой клетчатой скатертью, и овощной погреб превращался в уютное любовное гнездышко.