Он шел по тропе, минуя места, где она была широкой, как дорога номер 15, и места, где она сужалась до такой степени, что ему приходилось следить за тем, чтобы ветки не задевали его ношу, и места, где тропа проходила через аллеи громадных деревьев. Он чувствовал свежий запах смолы и слышал странное шуршание хвои под ногами — это было скорее ощущение, чем звук.

Наконец тропа начала спускаться. Немного спустя одна его нога ступила в воду и начала вязнуть в какой-то скользкой массе... зыбучий песок, как уверял Джуд. Луис огляделся и увидел вокруг лужицы стоячей воды среди зарослей тростника и низких, уродливых кустарников с такими широкими листьями, что они напоминали тропические. Он вспомнил, что здесь было светлее, чем в других местах ночью. Какое-то электрическое свечение.

«Здесь так же, как в валежнике — ты должен идти легко и медленно. Иди за мной и не оглядывайся.

Да, хорошо... но скажи, ты видел когда-нибудь в Мэне такие растения? В Мэне или где-нибудь еще? Что это такое, скажи, ради Христа?

Не думай об этом, Луис. Иди и все».

Он снова пошел, глядя на влажную, пружинящую под ногами землю, переступая с одной кочки на другую, от одного поросшего травой холмика к другому — «мы принимаем силу тяжести за аксиому», вспомнил он слова школьного учителя физики, врезавшиеся ему в память сильнее, чем любые лекции по психологии и философии.

Он принял за аксиому способность индейского кладбища воскрешать мертвых, и шел теперь по Чертову болоту с сыном на руках, не оглядываясь и не глядя вниз. Теперь эти болотистые дебри были шумливей, чем тогда, в конце осени. Птицы перекликались в зарослях тростника, и их голоса казались Луису чужими и неприветливыми. Временами слышалось громкое «ква» одинокой лягушки. Что-то раз двадцать с жужжанием пролетело рядом... может быть, летучая мышь.

Вокруг него начал клубиться туман, вначале скрыв туфли, потом штанины, и в конце концов заключив его в светящуюся белую капсулу. Ему казалось, что свет сделался ярче, пульсируя, как чье-то могучее сердце. Он никогда раньше так явственно не ощущал присутствие природы как единой силы, почти существа... и возможно, мыслящего. Болото жило, но, если бы его попросили определить род и суть этой жизни, он бы не смог. Он знал только, что оно могущественно и переполнено силой. Луис рядом с ним чувствовал себя маленьким и слабым.

Тут раздался звук, который он хорошо помнил: высокий, всхлипывающий смех. Потом молчание, и снова смех, восходящий до истерического хохота, оледенившего кровь Луиса. Туман сонно сомкнулся вокруг. Неведомый насмешник пропал, оставив только легкое колебание воздуха. А был ли он вообще? Нет, конечно, это какие-то атмосферные явления. Если ветер подует сильнее, он унесет этот туман прочь... но Луис не был уверен, что он хочет видеть то, что может открыться после этого.

«Ты можешь услышать звуки наподобие голосов, но это лишь птицы, летящие на юг. Это они кричат. Вот и все».

— Птицы, — сказал Луис, с трудом узнав надтреснутый, пугающий звук своего голоса. Но он звучал забавно.

Черт возьми, действительно забавно.