Лючия поднялась с кресла, подошла к камину и взяла с мраморной полки коробок спичек. Пляшущее пламя освещало её всю, от остроносых туфелек до плотных, как у камеи, волос. Все смотрели на неё, и она знала, что смотрят.

– То есть вы ничего не расскажете, правильно?

Меркурьев, на которого она уставилась, внезапно для себя покраснел.

Покраснел он тяжело, густо, весь залился свекольным цветом, шее стало жарко, и зашумело в ушах.

Лючия не отрывала от него глаз.

– Нет, я готов, – пробормотал Василий Васильевич непослушными, набрякшими губами. – Только не знаю, что вам рассказать.

– Правду, – настаивала Лючия. – То, что было на самом деле.

– Мы нашли тело и целый день провели в отделении, – сообщил Меркурьев правду. – Всё.

Она опустила глаза, и он смог передохнуть.

– Ну, как хотите, – проговорила красавица. – Я сама попробую узнать правду.

– Для этого необходимо свободное познание, – снова вступил Емельян Иванович. – Но как только пытливые силы духа устремляются вдаль, и самые недосягаемые цели с неотвратимой властью притягивают к себе человеческий ум, он сразу же забывает об ограничениях своих способностей и препятствиях, поставленных природой.

– Вы хотите сказать, что мне не хватит ума? – уточнила Лючия, а Софья захохотала.

– Милая фрейлейн, я говорю, что потребно время и умственное усилие, чтобы разобраться в любом предмете. Даже при кажущейся его простоте.

Василий Васильевич встал.

– Куда?! – закричала на него Нинель Фёдоровна. – Я утку несу!

– Я на секунду, – пробормотал Меркурьев и выскочил в коридор.

Здесь было почти темно – горел всего один торшер – и холодно.

– Что такое? – сам у себя спросил Василий Васильевич и потёр лицо. – Колдовство какое-то!..

Он опёрся обеими руками о резной столик и постоял так некоторое время. Прямо перед ним восстала картина, но он не понял, что на ней изображено.

Постояв, он пошёл в сторону вестибюля. Там света не было вовсе, только плясали слабые отблески пламени. В камине догорали дрова.

Василий Васильевич пересёк дубовый холл, подёргал двери – они были заперты, – и подошёл к столику, на котором лежала «Философия Канта».

Он точно помнил, что утром закрыл её, но сейчас книга была открыта и лежала страницами вниз.

– Пятьдесят седьмая, – произнёс Василий Васильевич вслух. – «Итак, философ не испытал в жизни ни сильных страданий, ни сильных радостей, которые приносят с собой страсти»!

Перевернул ее посмотрел.

«Философ не испытал в жизни ни сильных радостей, ни сильных страданий». Всё верно.

– И долго это будет продолжаться? – требовательно спросил Меркурьев у книги. – Ты что, издеваешься надо мной?!

– Тише, – произнёс незнакомый голос совсем рядом. – Что ты шумишь?

Василий Васильевич дёрнулся от неожиданности, «Философия» свалилась на пол.

– Это не я, – ответил второй голос. – Это он.

– Кто здесь? – очень тихо спросил Меркурьев. Ладони у него стали влажными.

– Никого здесь нет, – сказал первый голос.

– Как же нет, когда есть, – тут же отозвался второй. – Ты двери закрыл?

– За… закрыл, – выговорил Василий Васильевич в темноту.

– Всё закрыто, – сказал первый голос. – Гости прибыли.