Она смотрела на него, понимая, что говорит глупости, что этих слов быть не должно. Что Вовка, как и она, стал жертвой демона. Но дыхание прерывалось, пальцы сжались в кулаки.

— Скула быстро зажила, да? И как ты меня домой отправлял, тоже не помнишь?

Вовка смотрел на сцену. Он ее не слышал. Или не хотел слышать.

— Нашел того, кто сразу на все согласился? — мчалась она вперед курьерским.

— Что ты несешь? — поморщился Толмачев, поднимаясь. — Валя, я не нужен? — крикнул он в сторону сцены.

— Я вас с Олечкой жду после отбоя, — махнула им рукой музыкальный руководитель.

Вовка встал. Настя вскочила следом.

— Значит, как на пересменок оставаться, так я, а на главную роль — так Олечку.

— За пересменок тебе заплатят. — Голос у Толмачева был напряжен. Он сдерживался, чтобы не сорваться.

— Не нужны мне деньги! — шипела Настя. Слезы резали глаза.

— О твоем подвиге я напишу в характеристике, — бросил Вовка и пошел прочь.

Настя жгла старшего вожатого взглядом, но он уходил своей чуть кособокой походкой. На пальце болтался брелок.

— Чего ты заводишься? — подсела к ней Наташка. Ей досталась роль Фатимы, жены брата Али-Бабы, и она была довольна.

— Я не трактор, чтобы заводиться, — процедила Настя. Хотелось кричать, хотелось кого-то в чем-то убеждать. — А если всем так нравится Толмачев, вот и идите к нему! — выпалила она, убегая из клуба.

Настя вылетела на улицу и чуть не сбила с ног замершую под соснами парочку. Конечно, это были Вовка с Олечкой. Конечно, они ее не заметили. Конечно, Настя из последних сил сдержалась, чтобы не накричать на них.

Она помчалась к себе в корпус. Удивленный Женькин взгляд. На нее посыпались вопросы, но она сейчас была не в состоянии слышать и отвечать, все осталось где-то там, за спиной.

В комнате она упала на свою кровать, обнялась с подушкой, бессмысленным взглядом обвела безликие стены.

Как же она сейчас ненавидела… Нет, не Вовку, не этот маленький жестокий мир. Она ненавидела Олечку. Ведь если бы не она, Настя могла по-настоящему обратить на себя внимание старшего вожатого. Если бы не она, у Насти был бы шанс дотянуть сорок дней без потерь.

— Ненавижу, — процедила она, утыкаясь лбом в подушку.

Что в таких случаях делают? Готовят приворотное зелье на крови и дают выпить любимому? Идут на перекресток и ветру доверяют свое желание? Лепят куклу с волосами соперницы и тычут в нее булавками? Разбрасывают кожуру банана перед дверью ее комнаты?

Все это было бесполезно. Можно тысячу раз заложить душу дьяволу, но сделать так, чтобы человек на самом деле полюбил тебя, нельзя. Это будет обман, приворот, принуждение. И в конце концов за это придется расплачиваться.

Настя тихо заскулила. Как же больно все это терпеть! Раз за разом видеть их вместе, раз за разом бороться с яростью и ненавистью.

— Черт! — крикнула она, бросая подушку в стену. — Черт, черт, черт!

— Ты звала? Я явился!

— Подслушивать нехорошо, — пробормотала Настя, вставая за подушкой.

— Это называется «услышал», а не «подслушал». Ты с такой силой била в стенку… Не головой, нет? Пришел спасать.