— Бетховен! Бах! Моцарт!
— Американские штаны! Чистейшие американские штаны из английского материала!
— Не рваная, не новая, отличная рубашка!
— Сто отдашь — пятьсот выиграешь!
— Купите! Купите! Купите!
— Клементи! Клементи! Клементи!
— Бетховен! Бах! Моцарт!
Когда хлеба нет, я не плачу. Вернется мой папа, он мне привезет много хлеба. И мандарины, большие, оранжевые мандарины…
27. ОЛИМПИАДА ВАСИЛЬЕВНА И МАМА
Моя мама теперь курьер. Я помогаю маме. Мы вместе с мамой разносим бумажки, разные документы. Боба сидит с Фатьмой — ханум. Целый день разносим бумажки, сдаем почту, ходим по учреждениям. А в воскресенье идем на толкучку. Там мы продаем наши ноты. У мамы замечательная работа. На работе дают обеды. Можно брать сколько хочешь супов. Мы взяли двенадцать супов! Целая огромная кастрюлька. Мы несем кастрюльку и радуемся. Слышно, как булькает суп. Это суп с лапшой. Мы сольем жидкость и вынем лапшу, а из лапши спечем пышки. Пышек выйдет, наверно, немало. Как-никак — двенадцать супов! Порядочно. Каждому по три пышки. Или же по четыре. По скольку же выйдет пышек?
— Не плескай, — говорит мама, — будь осторожен!
— Дорогу! — кричу я. — Дорогу!
Никто не знает, что мы несем. Все думают, это простой обед. А это двенадцать супов! Видел бы нас сейчас папа. «Вот молодцы, — сказал бы он. — Столько супа! Неси, Петя, не выплескай, ну, молодчага, Петя. Я вижу, ты мальчик хороший. Ты помогаешь маме. Ты молодчага, Петя!»
Мы подходим к нашему дому. Нас ждет Олимпиада Васильевна.
— Здравствуйте, — говорим мы.
— Здравствуйте, — говорит Олимпиада Васильевна.
Мы проходим в комнату.
— Вот тут, — говорит Олимпиада Васильевна, — я принесла ребятам…
Мы смотрим на сверток в ее руках.
— Что это? — спрашивает мама.
— Две буханки… вот пусть ребята возьмут… хлеб…
— Две буханки, — говорит мама, — так много… так дорого стоят…
Мы с Бобой берем по буханке.
— Я вам еще принесу, — говорит Олимпиада Васильевна.
М а м а. Ну как там Гоша?
О л и м п и а д а В а с и л ь е в н а. Вы скажите мне, как Володя…
М а м а. Опять не пишет…
О л и м п и а д а В а с и л ь е в н а. Ну ничего, напишет.
М а м а. Беспокоюсь я.
О л и м п и а д а В а с и л ь е в н а. Ну, это вы зря.
М а м а. Да вот только несчастье у нас. Мы ноты продали. Свои и чужие. Так вот там были ноты Добрушкиной… вы не знаете Добрушкину… Так вот она в суд подать хочет… «Отдайте, — кричит, — мои ноты! Где мои ноты?» А я их продала случайно…
О л и м п и а д а В а с и л ь е в н а. Я одолжу вам денег. Вы ей отдайте, и все…
М а м а. Вот спасибо! Но я не могу вернуть скоро… Если вашему сыну, Олимпиада Васильевна, нужно заниматься, пусть он приходит, я кое-что покажу ему, я ведь тоже училась, хотя консерватории не оканчивала…
О л и м п и а д а В а с и л ь е в н а. Спасибо, Валентина Николаевна, он у нас бросил музыку. Не любит он музыку… А вернете потом. Вот приедет Володя…
М а м а. Ой, только бы он вернулся… Мой Петя тоже не любит музыку. Они все не любят. Нечего у них спрашивать, нужно учить. А то потом скажет: «Я был тогда ребенком, я не понимал, нужно было меня заставлять». Сейчас-то война, не до музыки…