– Так вы выяснили, кого он мог встретить? – нетерпеливо спросил Селуянов, слушая подчиненного.

– По Москве весь круг его знакомств проверили. Никого на подозрении нет. Главное – нет мотива. Ни с кем не ссорился, в долг ни у кого не брал и никому не давал, жену ни у кого не уводил.

– Ну, и дальше что? – Селуянов явно начинал сердиться.

– А дальше надо ехать в Тверь, выяснять круг его знакомств и возможные мотивы для убийства. Может, встретил случайно земляка, решили выпить, отметить встречу, потом чего-то не поделили, разругались, и вот результат. Только сомнительно, чтобы случайно встреченный земляк мог иметь с собой завернутую в полиэтилен арматурину и чтобы у него хватило ума бутылку и стаканы с собой забрать, если убийство было спонтанным.

– Так почему ты до сих пор не поехал? Я что, должен над душой у вас стоять и каждый шаг контролировать? Детский сад, ей-богу! Ты чем вообще целыми днями занимаешься, Ежов? Почему до сих пор самого элементарного не сделано?

– Николай Александрович, у меня, кроме этого гастарбайтера, знаете еще сколько дел? – огрызнулся Ежов. – Рук на все не хватает, будто вы не знаете.

– Знаю. Иди давай, работай. Чтоб завтра же был в Твери!

Дождавшись, когда за оперативником закроется дверь, Селуянов с горестным вздохом обернулся к гостю.

– Вот я ору на них, изображаю из себя крутого босса, а чем я лучше? Когда опером бегал, так тоже разрывался между десятком дел, одно делаю – другое провисает, об одном помню – другое напрочь забуду, одно мне интересно, а другое – скучно, вот хоть стреляй меня, не могу себя заставить, пока следак мне уши не надерет. А у следака-то еще хуже ситуация, мы-то, опера, хоть какую-никакую специализацию имели: у одних кражи, у других грабежи с разбоями, у нас убийства были и тяжкие телесные, то есть хочешь не хочешь – а мозги в определенном направлении настраивались, и работать было полегче. А следаки все подряд дела волокли, у них специализация чисто номинальная была, а разве в голове все удержишь? Следак замотается и забудет, а я и рад, что не спрашивают. Хреново быть начальником, когда с самых низов начинал, все время помнишь, как сам работал, и ругать просто язык не поворачивается.

Они еще посудачили о трудностях работы в уголовном розыске, и Хан начал прощаться.

– Подружке своей привет передавай, – сказал он.

– Подружке? Это кому же?

– Каменской. Давно мы что-то с ней не сталкивались.

– Так она в отставку вышла, – сообщил Селуянов. – Зимой еще.

– Да что ты? – удивился Хан. – Что так? Надоело? Устала? Или денежная работа привалила?

– Возраст ей вышел.

– Да брось ты! – не поверил Алекперов. – Какой такой возраст? Сколько ей?

– Пятьдесят через месяц будем праздновать.

– Быть не может! – ахнул Хан. – Я был уверен, что ей не больше сорока. Она же как девочка выглядит, худенькая такая, с хвостиком, в джинсиках. Ну, если пятьдесят, тогда понятно, сейчас сроки всем без разбора не продлевают, не то что раньше. Это раньше полковник мог до шестидесяти лет служить без головной боли. Меня тоже скоро попросят выйти вон. А у тебя как с этим делом?