— Это всегда очень предосудительно, — произнесла она, все еще продолжая улыбаться, — и опасно. Для нас обоих, господин эксперт. — Затем вдруг шагнула к нему и легко коснулась его губ.

Дронго не успел ничего понять. Эльвира Марковна вышла из квартиры, закрыв дверь. Дронго провел языком по своим губам. Они пахли чем-то вкусным, словно карамелью. Он повернулся и вернулся в гостиную. Дронго знал, что улетит из Москвы через несколько дней.

Двадцать третьего декабря, в четверг, он действительно улетел в Рим. Но все эти дни чувствовал на губах карамельный вкус ее губ.

В этот день Дзевоньский ощущал себя почти именинником. Как и большинство поляков, он традиционно справлял все католические праздники. Даже в те годы, когда был офицером спецслужб, в их доме отмечалось Рождество. Это был светлый и радостный праздник. Дзевоньский договорился с кухаркой насчет праздничного ужина и подождал, когда к завтраку выйдет Гейтлер.

— Доброе утро, — вежливо поздоровался Гейтлер, — мы прямо как космонавты, живем в замкнутом помещении.

— С праздником, — поздравил его Дзевоньский.

— Спасибо, — улыбнулся Гейтлер, — вас тоже. Вы ведь наверняка католик, как и все поляки?

— А вы лютеранин?

— Скорее агностик. Я убежденный агностик, пан Дзевоньский, меня трудно убедить, что нашими поступками управляет некий старец, наблюдающий за нами сверху. Очень трудно, — Гейтлер придвинул к себе чашечку чая.

— Мы заказали на вечер праздничный ужин, — сообщил Дзевоньский, — будем отмечать вдвоем. Если хотите, пригласим Гельвана и наших девушек из офиса. Или поедем куда-нибудь в ресторан.

Гейтлер замер. Сегодня ему нужно было сообщить самую неприятную весть своему работодателю и получить его согласие. Он продолжал спокойно завтракать, чтобы поговорить обо всем после того, как они пройдут в гостиную.

— Курылович уже вернулся обратно в Варшаву, — сообщил Дзевоньский, — но я думаю, вы обратили внимание на все эти статьи. Особенно блестящая статья была в «Коммерсанте». С одной стороны, как будто ругали спектакль, но с другой — так блестяще его подали, что любой заинтересованный человек захочет его увидеть. Это высшее мастерство.

— Да, — согласился Гейтлер, — я читал эту статью. Должен заметить, что ваш Холмский умеет работать. Я внимательно смотрю телевизионные передачи. Уже несколько раз по разным программам сообщали о нашем спектакле. Все идет нормально, пан Дзевоньский.

— Вам не кажется, что мы могли бы подготовить конкретного исполнителя для встречи «субъекта власти» в театре? — поинтересовался Дзевоньский.

— Вы никак не хотите успокоиться, — благодушно заметил Гейтлер, — вам нужна бойня, а не продуманная операция. Каким образом ваш человек войдет в охраняемый театр? Где он сядет? А вы знаете, где именно сядет наш «субъект власти»? И как ваш человек сможет к нему подойти? Если Служба Безопасности сработает нормально, то нашему «смертнику» не дадут даже руку поднять.

— Ладно, ладно, — отмахнулся Дзевоньский, — я только спросил.

— Все должно идти по плану, — напомнил Гейтлер. — На первом этапе мы проверяем наши возможности по манипулированию ситуацией. В истории известны несколько случаев, когда покушение происходило в театрах. Самый известный — с Авраамом Линкольном. В России все помнят убийство Петра Столыпина. Не дергайтесь, Дзевоньский. Если мы заставим главу государства откликнуться на нашу рекламную кампанию, значит, мы на верном пути. И не форсируйте события. Неужели вы думаете, что мне так приятно сидеть на этой даче с таким чудесным человеком, как вы?