В Асгарде давно уже было запрещено постыдное колдовство, и Асинья не заподозрила худого:

– Конечно, со всех! Вот разве что… там, к западу от Вальхаллы, на ветви Иггдрасиля поселилась омела, но её росток показался мне слишком юным для клятвы. Я решила повременить, пока он подрастёт…

– Верно, верно, мудрая Фригг, – одобрила женщина. – Пусть росток немного окрепнет, а я послежу, чтобы его никто не сорвал!

И снова порадовалась Фригг тому, как все любят её сына и стремятся оградить его от беды. А Локи, выйдя из дому, поспешно принял свой истинный облик и со всех ног кинулся мимо Вальхаллы к вечному Древу. Тут ему опять повезло: эйнхерии вышли взглянуть на невиданную забаву, никто не заметил его, никто не остановил. У Локи тряслись руки от возбуждения, когда он срывал тоненький побег омелы, выросший на ясеневом суку… Спрятал его в рукав и побежал обратно на поле тинга, откуда летел смех, звон оружия и весёлые голоса Богов.

Он подсел к незрячему Хёду и вложил веточку ему в ладонь:

– Хватит скучать, побратим, кинь в Бальдра хоть это!

– Нет, – сказал Ас и бросил веточку наземь. Но Локи не отставал:

– Неужели ты, Хёд, не хочешь увериться, что больше не причинишь Бальдру вреда?

– Не нравится мне этот прут… – заколебался слепец и отломил кончик побега, показавшийся ему слишком острым.

– Бросай, брат! – крикнул весело Бальдр. – Не то всю жизнь так и будешь бояться!

– Да ведь я даже не вижу, где ты стоишь, – пробормотал Хёд, но Локи опять был тут как тут:

– Я направлю твою руку, а ты лишь замахнись.

Так они и сделали. И многие потом утверждали, что безобидный на вид прутик вдруг засвистел, как тяжёлая боевая стрела. И Бальдр вскинул руки к груди, потом медленно осел на траву и остался лежать неподвижно, пронзённый навылет – в самое сердце…

Пригвождённые ледяным ужасом, застыли славные Боги, замерли отчаянные эйнхерии… Руки и ноги не повиновались им, слова не шли с языка. Только несчастный Хёд, безвинный убийца, упал на колени и протянул могучие, беспомощные ладони:

– Убейте меня! Убейте меня кто-нибудь!..

Но никто не ответил желанным смертоносным ударом: слишком священно было поле Идавёлль, чтобы затевать месть. Потом Асы попробовали заговорить, но сперва был слышен лишь плач. Только Один не плакал, хотя горе легло ему на плечи всего тяжелее. Ибо лучше других постигал Отец Богов и Людей, какова в действительности была цена случившемуся: покуда жил Бальдр, гибель Вселенной была ещё отвратима. А теперь оставалось лишь ждать…

Фригг обняла бездыханного сына, прижала к своей груди его голову:

– Вы, Асы!.. И вы, светлые Альвы! Кто хочет навеки снискать любовь и благодарность Богов? Кто отправится в Нифльхель и предложит Владычице Смерти выкуп за Бальдра, чтобы она отпустила его назад?..

– Я поеду, – промолвил Хермод, сын Одина, брат Бальдра по отцу.

– Возьми Слейпнира, – сказал Один и сам вывел лучшего из коней. – Удачи тебе!.. Скачи!..

…А Хёд, закрыв руками слепое лицо, ушёл с поля тинга и брёл наугад, сам не зная куда. Легла ему под ноги тропинка и вывела к дому Асиньи Ринд, младшей жены Всеотца. И послышался звонкий мальчишеский голос: