– Это не неприятности, – отрезал тортильер, едва сдерживая рвущую за сердце ненависть, – это беда.

– Так уж и беда? Варварские восстания – не редкость в нашей истории, тебе подобает об этом знать, старик.

Ненависть прорвала сдерживающие заслоны. Лейвез распрямил плечи.

– Не тебе указывать, что мне подобает знать, а что нет, молокосос.

Император побагровел, вскочил с трона.

– Стража!

Старый тортильер отпрыгнул назад, пригнулся, выдернул из ножен кинжал. Мгновение помедлил. Криво усмехнулся, выпрямился, швырнул клинок под ноги набегающим стражникам.

– Давай, – бросил он императору. – Вели им меня заколоть.

– Стойте! – Император выдохнул, мотнул головой. – Ступайте прочь. Я погорячился, старик, прости. Что ты говорил о восстании?

Лейвез перевёл дух, усилием воли взял себя в руки. Только что сопляк совершил достойный поступок, тортильер сумел его оценить.

– Это не восстание, – твёрдо сказал он. – Это вторжение. Если то, о чём я догадался, правда, нам осталось недолго. Дикарки истребят нас.

Дактиль ластился, толкаясь лобастой башкой. Была она размером с саму Ликху, поэтому толчки то и дело валили её с ног. Тогда Ликха вставала и недовольно шлёпала дактиля по клюву. Тому игра неимоверно нравилась, он радостно клекотал, расправлял крылья, толкался всё сильнее и топтался на месте, поднимая клубы пыли.

– Довольно! – Ликха оттолкнула клюв ладонями. Дактиль обиженно зажмурился. – Ну хватит, – повторила Ликха примирительно. – Ещё зашибёшь.

Некогда мелкий и неуклюжий птенец вымахал в исполинского грозного зверя. По утрам он улетал невесть куда, а возвращался под вечер, неся в когтях клыкаря, рогача, а то и драгона. Половину добытой туши сжирал сам, остальное доставалось племени. Привыкшие к жизни впроголодь воительницы ели теперь от пуза. Мать-предводительница следила, чтобы Ликхе доставался лучший кусок.

Дактиль вновь расправил крылья, запрокинул башку и издал глухой гортанный клёкот, похожий на человеческий смех. Затем припал к земле и пристально уставился на Ликху, будто чего-то ждал. Она поняла, чего именно, не сразу, а когда наконец поняла, растерянно заморгала. Затем неуверенно шагнула вперёд и по распластанному на земле крылу взобралась на ребристую спину. Умостилась между крыльями и обхватила руками длинную гибкую шею.

Дактиль взмыл в небо. Ветер хлестанул Ликхе в лицо и едва не сдул её прочь. Замерев от восторга, она смотрела на стремительно уменьшающиеся в размерах кусты, деревья, ручьи. На соплеменниц, ставших похожими на мелкую саранчу. На входы в пещеры, в которых обитало племя, с каждым махом крыльев всё менее различимые, будто тающие на горных склонах.

– На восток, – неуверенно приказала Ликха и осторожно потеребила ладонью основание правого крыла. Дактиль послушно повернул к солнцу. – Теперь на запад.

Дактиль развернулся, описав в воздухе полукруг.

– Вниз!

– Ты что, узнала звериное слово? – спросила мать-предводительница, когда Ликха соскользнула на землю, а дактиль, на прощание толкнув её башкой и свалив с ног, взлетел и отправился на охоту.

– Нет, – неуверенно ответила Ликха. – Он просто привязался ко мне, сама не знаю почему.