— Это «что-то» могло бы чуть повернуться опять и снова этот свет растерять.
— С чего бы, если этот свет такой притягательный? Видишь там огонь?
— Конечно, вижу.
— Все, что ему нужно, это чуточку внимания, слегка поворошить, подкинуть дров — и он будет гореть и день и ночь, давать свет и тепло.
— А можно забыть его поворошить. Или дрова вдруг кончатся.
Коннор со смехом потерся о ее шею.
— Тогда можно будет сказать, что ты беспечна, стыд тебе и позор. Любовь надо лелеять, вот о чем я толкую. Поддерживать свет и тепло — это своего рода работа, но ты же не захочешь сидеть в темноте и холоде?
— И никто не захочет, однако люди об обязанностях легко забывают.
— Мне кажется, это такие обязанности, которые двое несут поровну и выполняют, иногда — один чуть больше другого, а потом роли могут опять поменяться. — Это вопрос равновесия, подумал он, плюс бережное отношение и небольшое усилие. — Что дается легко, не всегда бывает правильным, и иногда требуется об этом напомнить. А главное, Мира, я что-то не припомню, чтобы ты стремилась к легкой жизни. Никогда ты работы не боялась.
— Там, где я могу что-то поднять и нести, или чистить, или горбатиться — нет, не боялась. И не боюсь. Но душевная работа — это совсем из другой оперы.
— Да и тут я не замечал, чтобы ты сачковала. Ты слишком невысокого о себе мнения. Дружеские отношения тоже требуют усилий, согласись. Как тебе удавалось оставаться таким верным, заботливым другом, и не только мне, но и Брэнне, Бойлу, Фину, а теперь и Айоне? А еще твоя родня… — добавил он, не давая ей возразить. — Родственные отношения — особая статья, здесь приходится трудиться еще больше. Ты для своих сделала больше, чем кто-либо другой.
— Да, но…
— А то, что ты иногда ворчишь, совершенно неважно, — опять опередил он. — В конечном счете важны не слова, а дела.
Он поцеловал ее в переносицу.
— Ты должна поверить в себя.
— Это самое трудное.
— Тогда учись! Ты же, когда училась ездить верхом, не стояла в стороне и не гадала, что будет, если ты упадешь?
— Ни разу в жизни не упала с лошади.
— Но ты меня поняла?
Пришла ее очередь улыбнуться.
— Какой же ты умный!
— Значит, тебе повезло — отхватила такого умника и влюбила в себя. Да еще и терпеливого настолько, что готов ждать, пока ты не научишься и не уловишь суть.
— Когда ты так говоришь, у меня сердце заходится, — призналась Мира. — Когда ты так говоришь, мне делается так страшно, что сердце екает.
— Тогда ты мне сама скажешь, когда оно перестанет екать и потеплеет. А сейчас постарайся снова уснуть.
— Здесь?
— Ну, мы же здесь, и нам удобно, разве нет? И от огня так тепло и уютно! А ты видишь в огне всякие истории?
— В огне я вижу огонь.
— Да ты что? В угольках, в языках пламени — везде свои истории. Одну я тебе сейчас расскажу.
И он рассказал о замке на холме, о храбром рыцаре на белом коне. О королеве-воительнице, искусно обращавшейся с луком и мечом, которая летала по небу на золотом драконе.
Как все красиво, подумала Мира, и как выразительно! Она будто наяву видела все, о чем рассказывал Коннор.
И она снова погрузилась в сон с улыбкой на лице, а голова ее покоилась на его плече, как на подушке.