— Мне? — Тер снял очки и протер их рукавом пиджака. И слабеющим голосом произнес:

— Это вам может не поздоровиться. Вам, разорителям храмов! Я был прав, камни убили его! Камни, которые он крал у богов!..

— Я не имею никакого отношения к Олеву Киви. И к его камням. Я просто хочу знать правду… Это важно. Это может спасти жизнь невинному человеку… — Я вдруг так разволновалась, что начала говорить о себе в третьем лице.

Тео молчал. Его профессией была декоративно-прикладная вечность, что ему до одной, отдельно взятой жизни невинного человека? И тогда я решила прибегнуть к его же собственному средству — к шантажу. Только наглый шантаж может укротить наглого шантажиста.

— Если вы расскажете мне обо всем, что знаете, я просто порву эту бумажку. И все остальные тоже. Которые вы отправляли из Лаппенранты. Из почтового отделения рядом с вашим домом… И снимки, на которых запечатлено это увлекательное времяпрепровождение. А негативы пришлю вам по почте. Подумайте…

По лоснящейся лысине Тео было видно: он уже подумал. Ему не нужны мелкие, как клопы (или крупные, как жуки-навозники), неприятности «с полицией».

— Извольте, я расскажу вам правду. А с этим письмом вы можете делать все, что угодно. Я не боюсь. Я и раньше не боялся. И его не боялся тоже… — патетически закончил Тео. И ловко вынул из моих пальцев злополучную анонимку.

Я выползла из Дома ученых с квадратной головой. Не то чтобы рассказ Тео Лермитта как-то особенно потряс меня — после всего пережитого выбить меня из ко — леи могла бы разве что Варфоломеевская ночь. Или ядерная бомбардировка. Или известие о разводе Аллы Пугачевой и Филиппа Киркорова, любимых персонажей журнала «Дамский вечерок».

Но ясно было только одно — Тео Лермитт не убивал. Он даже не представлял себе, как это делается. Он слишком долго прожил среди беззащитных, молчаливых не имеющих возраста вещей. И слишком хорошо изучил их. И он не хотел смерти Олева Киви. Он вообще не хотел ничьей смерти. И только поэтому писал письма. По большому счету, это был даже не шантаж, а предупреждение. Пусть и составленное из наклеенных на листок букв.

Все, услышанное от Тео, проливало новый свет на жизнь удачливого виолончелиста. И этим ослепительным светом я хотела теперь залить Рейно.

Вот кто удивится! Вот кто наконец поймет, что принадлежность к маленькой, но гордой эстонской нации — это еще не повод отказывать в существовании другим народам. И не повод утверждать, что все без исключения эстонцы — ангелы с перепончатыми крыльями.

…Я долго бродила по улицам, а потом села в первый попавшийся трамвай и только в салоне позволила себе посмотреть на часы. Без пяти восемь.

Рейно наверняка еще не вернулся.

Что ж, придется сходить в какую-нибудь киношку и устроиться на последнем ряду. С фантастической историей Тео Лермитта в обнимку. Я уже знала, что эта история не будет давать мне покоя, что через какие-нибудь полчаса она начнет терзать меня и проситься наружу.

Я должна. Я должна хоть с кем-нибудь поделиться.

Вот только странно, что Филипп Кодрин так испугался фотографии с безобидным Тео. Наверняка Филипп работал на Киви. Но ведь Филя мог и не знать, что как убийца Тео Лермитт бесперспективен. Даже сверчок, даже ладожская корюшка были более опасны, чем специалист по Юго-Восточной Азии…