Там же, под Потсдамом, он сообщил, что меня представили к ордену за участие в штурмовых отрядах. Я отнесся к этому почти безразлично, считая, что главная награда — это остаться живым и не покалеченным.

Меня, из-за еще не зажившей раны, оставили вначале телефонистом на батарее, но после падения Берлина, когда перевязки кончились, я вновь дежурил на промежутках, на НП, включался в штурмовые группы. Правда, конец войны стремительно приближался, и уже совсем бессмысленное сопротивление противника слабело с каждым днем. Опишу кратко последние дни.

После взятия Потсдама нас (всю бригаду) перебросили к западной окраине Берлина, где, как нам сказали, немцы пытались вырваться из окружения. Там мы встали в противотанковую оборону, расположившись по обе стороны дороги, идущей из города на запад. Установили орудия, вырыли небольшие щели и стали наблюдать за происходящим впереди. В центре города непрерывно гремела канонада, рвались мины, трещали пулеметы и автоматы. Один или два дня наблюдали, как наши самолеты бомбили укрепившихся, скорее застрявших, немцев в сотне-другой метров от нас. Никто не пытался нас атаковать, хотя пехоты здесь было мало. Настало 1 мая, и вдруг все стихло. Нам сообщили, что Рейхстаг пал, Гитлер и Геббельс покончили с собой, а противник сдался. Наступила тишина, и вскоре по дороге потянулась нескончаемая колона пленных в серо-зеленых шинелях с редким охранением, один-два солдата на 100–200 немцев. От колонны то и дело отваливались отдельные фигуры и падали на обочину. Никто не обращал на них внимания, ни охрана, ни бредущие строем немцы. Колонна прошла, а фигуры солдат валялись, не проявляя признаков жизни. Мы отправились выяснить, в чем дело: может, это были брошены умирающие раненые? Подошли к одному телу. Оказался совсем молоденький солдатик, 16–17 лет в новенькой добротной форме. Лицо розовое, хотя лежит неподвижно в той позе, как упал. Оказалось, что он пьян до бесчувствия. Перевернули на спину, вытащили документы. Никакой реакции. Прочитали, что он член «Гитлерюгенда» — военизированной молодежной организации. Положили документы обратно и осмотрели еще несколько фигур. То же самое — юнцы, мальчишки, призванные фашистами. И не жалко было заведомо посылать на убой детей? Впрочем, фашистам ничего и никого не жалко, даже своих детей. Считай, что этим повезло, остались живыми. Мы ушли, а вскоре снялись с позиций и двинулись дальше на запад, к Эльбе, навстречу союзникам, которые уже подходили к реке.

Легко, почти без боя, мы заняли подряд два города, сильно пострадавших от бомбежек и местами охваченных пожарами: Шпандау и Ратенов. Населения не видно, попряталось. Наверно, как и раньше, сгорят города, думали мы. Однако они уцелели, хотя и сильно пострадали. Вот и последняя позиция перед Эльбой. Вечерело. Меня оставили на промежутке, хотя я упрашивал, чтобы взяли на передовую. Хотелось посмотреть, как все кончится. «Завтра последний бой, придешь утром», — сказали мне. Пушки заняли огневые позиции.

Утро 7 мая. Тихо, ни одного выстрела. С НП сообщили, что немцы прекратили сопротивление, будем сматывать связь. Ощущение, что все вот так просто кончилось, хотя никаких сообщений и команд. Победа!