На другой день стали поступать раненые, а 25 апреля меня выписали в часть «на амбулаторное лечение», поскольку рана не совсем зажила. На попутке я доехал до штаба полка, кажется, сдал свои документы или просто отметился и хотел добраться до своей батареи. Однако, якобы из-за раны, несмотря на мой протест (очень хотелось добраться до своих ребят), меня тут же снарядили сопровождать бензовоз (один разок съездишь, больше некому). Наш полк уже вошел в прорыв на правом фланге и, не встречая сопротивления, двигался вместе с танкистами в обход Берлина навстречу частям 1-го Украинского фронта, замыкая кольцо вокруг города. Срочно требовался бензин, и я, взяв протянутый мне временно карабин (автомат был в батарее), с неохотой водрузился на узкую боковую площадку бензовоза с хлипкими проволочными перилами. Тотчас мы направились на базу, без какого-либо сопровождения, обязательного в таких условиях. Помимо меня в кабинке были шофер и офицер-снабженец, и мы представляли хорошую одиночную цель, практически беззащитную. Но настроение было беспечное, непонятное ощущение безопасности. Авось не наткнемся на противника в царящей кругом суматохе. Бензовоз почти без задержки мчался с включенными фарами по отличной дороге, проезжая мимо двигавшихся туда-сюда частей, поселков с притушенными огнями, пустых перелесков. Мне было довольно холодно от бежавшего навстречу ветра, и я жаждал конца поездки, чтобы согреться. Вот и «пункт питания», площадка перед домом, заваленная ящиками с боеприпасами, продуктами и прочим скарбом. В стороне цистерны с бензином. Заправились быстро и вернулись без происшествий. Я отдал карабин и ушел в свою батарею.
Весь полк, вся бригада только что встретились с передовыми частями 1-го Украинского фронта и замкнули кольцо вокруг Берлина в районе Потсдама. В батарее меня встретили хорошо. Тут же дали банку консервов и круглую плитку шоколада и рассказали новости. Прорыв прошел хорошо, почти без потерь. Рассказали, что наш полк двигался с танковой армией в обход Берлина почти без сопротивления. Более того, в одном городе (Науэн или Кетцен) к движущейся колонне вышел парламентер с белым флагом и сказал, что гарнизон по приказу(!) своего командира сдается, все оружие сложено на ближайшей площади. Наконец-то стали появляться разумные командиры, понимающие всю бессмысленность сопротивления и напрасных жертв. Появились и солдатские трофеи, взятые пару дней назад на брошенном огромном немецком складе, захваченном при наступлении. Ящик консервов, ящик шоколада на взвод, кое-какое барахло из одежды и, конечно, водка (шнапс). Шнапс оказался отличной водкой. Его налили в бочку из-под бензина, которую тщательно отполоскали (другой емкости не было). Дали мне, но я, слегка пригубив, отказался. Уж очень отдает бензином, хотя вкус приятный, анисовый, мягкий, не то что спирт.
При окружении Берлина нас поразило поведение немецких детей. Они выбегали из-за придорожных деревьев или кустов к остановившимся машинам и начинали петь на русском языке(!) наши песни, «Катюшу», другие и даже «Интернационал», тогдашний гимн СССР(!). Наши солдаты бросали им с машин шоколад, консервы, а то и хлеб. Они хватали добычу и убегали обратно, скрываясь в придорожных зарослях. Безусловно, их направляли взрослые, столкнувшиеся с голодом и отчаявшиеся получить где-либо провиант для поддержания жизни. Очевидно, это были люди, растерявшиеся в обрушившихся на них событиях, полностью разуверившиеся в гитлеровском режиме и испытывающие полный крах жизненных устоев. Это были те, кто надеялся на милость победителей, как ни страшно их представляла гитлеровская пропаганда.