Когда в дверь позвонили, муж крикнул из-за двери: «Открой — это ко мне!», и последующие минуты ужаса были отсрочены морокой со скользким рукавом халата, обнаженная левая рука все никак не попадала в пройму, в то время как одетая правая уже сдвигала язычок замка. Они чуть не растоптали ее, вломившись, отшвырнули потной ударной волной — четыре быка в спортивной униформе. Замыкающим, будто погонщик за стадом, влетел Шимкевич:

— Где он??

Впрочем, никого не интересовал ее ответ. В пять секунд квартира превратилась в территорию захвата, а из комнаты Немченко прорезался крик, обрывающий внутренности. Так визжит раздавленная автомобилем еще живая собака. Ирина кинулась на этот звук, но была отброшена ударом двери:

— Пошла вон, сучка!

Она успела увидеть Сергея Юрьевича, ничком распластанного под ногами гостей. Из-под его живота растекалась неровная лужица мочи.

Оглохшая от страха Ирина пятилась и почему-то все повторяла: «сучка, сучка». В доме отчетливо пахло смертью.

Между тем Шимкевич в тот вечер не склонен был к мокрым последствиям. Его резонно занимал только один вопрос: каким образом его, Колины, деньги, посланные губернатору с покойным уборщиком Суриным, попали в руки Немченко?

— Откуда денежка? — ласковым тоном допытывался Коля, попинывая Сергея Юрьевича острой туфлей по лицу. — Кто тебе дал?

Мысленно погибший Немченко вдруг почуял спасительный шанс. И то, как он назвал фамилию Безукладников и пресловутую улицу Кондукторскую — тихо-тихо, почти шепотом, с боязливой оглядкой на дверь, за которой находилась Ирина, — заставило Шимкевича насторожиться. Более того, Колю озарила догадка, что здесь он без толку расходует время и ударные силы. Потому что, видимо, настоящий скрытый враг, если не вражеский штаб, дислоцируется там, на Кондукторской…

Устремляясь к выходу, Шимкевич опять столкнулся с дрожащей полуодетой Ириной, чуть не сбил ее с ног — и вот тут, за время короткой тишины, произошло то, о чем потом Безукладников поведал мне морщась, как от сердечной боли, но так и не смог внятно растолковать, и я теперь в меру своего разумения пытаюсь разглядеть причину случившегося. А случилось то, что Ирина очень скоро сделалась женщиной Шимкевича, его полной физической собственностью, причем без малейших мужских усилий с его стороны.

Я могу только представить первобытную, темную покорность в ее глазах, готовность подчиниться силе насильника, и, кажется, в этом чувстве была некая тошнотворная сладость.

— Позвонишь, — сказал Шимкевич, отводя взгляд и вытягивая из кармана визитную карточку.

Она сидела, рыдая, больше часа на краю ванны, мотала растрепанной головой, как полоумная, а потом позвонила Шимкевичу и сказала глухим, треснувшим голосом: «Я твоя сучка».

Вот какой утренний телефонный разговор довелось выслушать полковнику Стефанову по долгу службы.

Очевидно, странноватый диалог двух бывших супругов не был самым захватывающим звуковым «документом» в полковничьей коллекции. Но именно эта прослушка фактически перевернула судьбу Стефанова и довела его до таких поступков, о которых стефановские коллеги в погонах всегда с пафосным отвращением говорили: «Измена Родине». И с восхищением присовокупляли два-три нецензурных слова.