Я с удовольствием слушаю это напоминание.

– Ты знаешь, когда отказались от программы «Найк»? – спрашиваю я.

– В начале семидесятых, кажется.

– Эту закрыли в тысяча девятьсот семьдесят четвертом году, – киваю я.

– За четверть века до того, как мы были школьниками.

– Верно.

– И что?

– А то, что большинство людей, если ты спросишь старожилов, скажет тебе: если базы были секретными, то этот секрет был самым плохо охраняемым в Нью-Джерси. Все знали об этой базе. Один человек говорил, что одну ракету протащили на параде в День независимости. Я не знаю, правда это или нет.

Мы идем дальше. Я хочу проникнуть на территорию базы – не знаю почему, – но ржавая ограда все еще крепка, как старый солдат, отказывающийся уходить на покой. Мы стоим и смотрим сквозь сетку.

– База «найков» в Ливингстоне, – произносит Элли. – Там теперь парк. Для художников. Прежние казармы переделали в студии. База в Восточном Ганновере была снесена, и на этом месте развернули жилищное строительство. Есть еще одна база в Санди-Хук, где можно совершить экскурсию, посвященную холодной войне.

Мы подаемся вперед. Лес абсолютно недвижим. Молчат птицы. Не шуршат листья. Прошлое не просто умерло. То, что случилось здесь, все еще витает над этой землей. Иногда нечто подобное можно почувствовать, когда посещаешь древние руины или старые имения. Или когда ты один в таком вот лесу. Отзвуки еле слышны, они замирают, но полной тишины нет.

– И что же случилось с этой базой после ее закрытия? – спрашивает Элли.

– Именно это и хотел узнать Конспиративный клуб.

Мы возвращаемся к машине Элли. Она останавливается у водительской дверцы, обхватывает мои щеки ладонями. Это материнское прикосновение, я такое испытываю только с Элли, хоть это и звучит странно. Она с искренней озабоченностью смотрит на меня.

– Не знаю даже, что тебе сказать, Нап.

– Все в порядке.

– Может быть, это лучше всего для тебя.

– То есть как?

– Не хочу, чтобы это звучало мелодраматично, но призраки прошлого из той ночи все еще держат тебя. Может быть, знание правды освободит их.

Я киваю и закрываю ее дверцу. Провожаю взглядом ее машину. Когда иду к своей, звонит мой мобильник. Это Рейнольдс.

– Как ты узнал? – спрашивает она.

Я молчу.

– В трех других случаях полицейский Рекс Кантон останавливал пьяных водителей на том же месте.

Я молчу. Рейнольдс могла выяснить это за считаные минуты. Но у нее найдется что добавить, и я с большой долей вероятности могу предсказать, о чем она сейчас доложит.

– Нап…

Она хочет разыграть это таким образом, поэтому я перебиваю:

– Все это были проверки мужчин, верно?

– Верно.

– И все в это время разводились и судились по поводу опеки.

– Суды по поводу опеки, – подтверждает Рейнольдс. – Все три.

– Не думаю, что только три, – говорю я. – Он, возможно, использовал и другие точки.

– Я просматриваю все проверки, проведенные Рексом. На это может уйти какое-то время.

Я сажусь в машину, завожу двигатель.

– Как ты узнал? – спрашивает Рейнольдс. – Только не говори мне про интуицию и прозрение.

– Наверняка я не знал, но Рекс остановил машину уж слишком близко от бара.