Я чувствую холодок, сидя в темной машине наедине с этим человеком, хотя он и разогревается, рассказывая свою историю. Я видел это и прежде. Тайна страшна, признание ужасно, но, когда начинаешь говорить, тебя как бы отпускает и становится легко, как в свободном падении.

– Решение проблемы казалось очевидным. Забудьте про тюрьмы за океаном. Прямо у нас, в Штатах, были – и остаются – террористические ячейки. Их больше, чем вы можете себе представить. Большинство из них американские граждане, убогие нигилисты, которые ловят кайф от насилия и массового уничтожения. Но если мы арестуем их здесь, в Штатах, у них будут права, справедливый суд, адвокаты и все такое. Они не скажут ничего, и в результате может быть, всего лишь «может быть» крупный теракт.

– И поэтому вы хватаете подозреваемого, – комментирую я, – сажаете его в вертолет, привозите на эту базу и допрашиваете здесь.

– Вы можете себе представить место более подходящее для этого?

Я молчу.

– Задержанные… они никогда не оставались у нас надолго. Мы называли базу чистилищем. Здесь мы решали, отправить ли человека на небеса или послать в ад за океаном.

– И как вы это определяли?

Ривз поворачивается и смотрит мимо, словно меня и не видит. Другого ответа он не даст, да мне другой и не нужен.

– Мы переходим к разговору о моем брате, – напоминаю я.

– О вашем брате нечего и говорить. Это конец истории.

– Нет, мой друг, не конец. Я теперь знаю, что он с друзьями заснял факт незаконного удержания американского гражданина.

– Мы спасали невинных людей. – Его лицо темнеет.

– Но не моего брата. И не Дайану Стайлс.

– Мы к этому не имели никакого отношения. Я даже не знал о пленке, пока вы мне ее не показали.

Я вглядываюсь в его лицо в поисках симптомов лжи, но Энди Ривз профессионал. И все же я не вижу признаков того, что он лжет. Неужели Ривз не знал о пленке? Как такое возможно?

У меня остается последняя карта, и я пускаю ее в ход:

– Если вы не знали про пленку, то зачем искали Мауру?

– Кого?

На этот раз ложь у него на лице. Я морщусь.

– Вы допрашивали ее мать, – говорю я. – Более того, я думаю, вы похитили ее, увезли в свою маленькую секретную тюрьму. Сделали с женщиной такое, отчего она забыла все, что с ней там происходило.

– Не понимаю, о чем вы говорите.

– Я показал Линн Уэллс вашу фотографию, Энди. Она подтвердила, что вы ее допрашивали.

Он снова смотрит в лобовое стекло, задумчиво качает головой:

– Вы ничего не понимаете…

– Мы договорились, что вы расскажете все, – напоминаю я. – Если вы собираетесь водить меня за нос…

– Откройте бардачок, – просит он.

– Что?

Энди Ривз вздыхает:

– Просто откройте бардачок, ладно?

Я отворачиваюсь на секунду, чтобы увидеть, где рычажок, открывающий крышку, но Энди хватает и мгновения. Его кулак – предполагаю, что это кулак, потому что я этого и не вижу, – бьет мне в лицо между левым виском и скулой. От удара моя голова дергается вправо, щелкают зубы. Немота распространяется по щеке и переходит на шею.

Он сует руку в бардачок.

Голова у меня все еще плывет, но одна мысль прорывается на поверхность: пистолет. Он тянется за пистолетом.