– Ну, как? Пришел в себя?

Михаил Геннадьевич моргнул в знак согласия. Вся остальная часть лица оставалась парализованной, словно у инсультника.

– Фамилия?

– Шурупов, – кое-как прошептал директор музея уголком разбитых губ, – Михаил Геннадьевич.

– Ну, а меня звать Китаев, – представился Дзержинский. – Оперуполномоченный криминальной милиции… Шубу-то куда дел?

– Там… Сторож забрал. Саша… Я его попросил…

– Хорошо, что не запираешься… Адрес помнишь его?

– Нет… Телефон… Но он в мобильнике… А я где?

– А ты еще не врубился?.. Попался ты… С поличным.

Михаил Геннадьевич оттаивал медленно, поэтому плохо анализировал услышанное. К тому же от удара сильно болела голова.

– Зачем вы меня избили? Мне скоро в Петербург…

– В Нижний Тагил ты поедешь, а не в Петербург, – пообещал рыцарь революции. – Чего на Феликса уставился? Не икона. Сюда смотри. Эй! Я тут, я тут…

Дзержинский растекся, а затем снова слился в совершенно незнакомую личность лет двадцати пяти с отталкивающей физиономией.

– Короче, эксгибиционист хренов… Расскажешь сам – получишь меньше… Сколько за тобой девок?

– Чего?

– Я спрашиваю – сколько конкретно женщин ты изнасиловал за свою поганую жизнь вообще и за последний месяц в частности?

Михаил Геннадьевич поднял не подбитый глаз и тихонько спросил:

– Простите, а почему вас это интересует?

– Издеваешься, урод?!

После этого закрылся и второй глаз. А резкая боль в районе правой почки опять заставила сознание куда-то потеряться.

…Очнулся несчастный Шурупов в относительно теплом, хоть и вонючем замкнутом пространстве размером десять кубических метров, освещенном морально устаревшей лампочкой накаливания. Он в одиночестве полусидел на деревянных нарах, обезображенных рисунками фривольного содержания и надписью на единственной двери с глазком: «Покидать помещение без разрешения строго запрещается». Вместо одежды кто-то набросил на него тощее байковое одеяло с пятнами машинного масла и соответствующим запахом. А ноги вместо родных теплых ботинок были обуты в совершенно новые, но холодные кроссовки.

Слух, помимо устойчивого звенящего гула, улавливал мужские голоса, доносящиеся из-за двери.

– Там было все, – канючил некто с сильным акцентом, – паспорт, кредитки, наличность, страховка… Мне теперь, как это сказать, не ехать в гостиницу…

– А вы уверены, что бумажник у вас украли, а не вы сами потеряли? И где вы видели его в последний раз?

– Нет, нет, я не терять его… Он лежал здесь… Когда я сходить с поезда, то проверил… А в такси его уже не быть. Я отдал драйверу часы. Пятьдесят ойро… То есть евро по вашему.

– И что вы хотите? Чтобы мы нашли ваш бумажник?

– Нет, нет, я понимать, что это не реально. Мне надо бумагу, что я к вам обращался. В гостинице попросили. Иначе меня не поселить. А потом я свяжусь с консульством. А деньги мне присылать из дома.

– Ну, бумагу не жалко. Только придется написать, что вы бумажник потеряли. Так проще.

– Хорошо, хорошо, я согласен.

– Как вас звать?

– Вольф… Питер Вольф. Я из Кельна… Здесь у меня дела…

Услышав сию фамилию, Михаил Геннадьевич понял, что окончательно переместился в иную реальность. И прекратил всякую мыслительную деятельность, решив отдаться на произвол судьбы.