Просто ввалился, сжимая дрожащими пальцами спасительную фанерку, прикрывавшую его посиневшую мужскую суть…

Успел разглядеть несколько мерцающих свечей, но почти тут же щелкнул выключатель, и он зажмурился от яркого света…

И когда открыл глаза…

С Новым, блин, годом! Здравствуй, дедушка Мороз…

Краски смыты, лица тусклы… То ли люди, то ли маски…

За накрытым и украшенным свечами столом сидело несколько восковых фигур. Точно как в музее мадам Тюссо, только не звезды. Две симпатичные женщины и трое детей. Еще одна девочка лет пяти стояла на стульчике, держа в руках куклу. Новогодняя елка, гирлянды. Пастораль открыточная. В принципе ничего особенного, если не брать в расчет выражения на их застывших лицах. Обычно такое бывает, когда перепутываешь двери и вместо свадебной церемонии оказываешься в холодильнике морга. Или полевом лазарете. За тобой защелкивается замок, и возникает не сулящая ничего хорошего тишина. Или наоборот – идешь в холодильник, а попадаешь на свадьбу.

Первым подал признаки жизни один из мальчиков. Ткнул пальцем в фанерку и прочитал по слогам:

– Ве-те-ри-нар. Из-бав-лю от му-че-ний. Не-до-ро-го… Те-ле-фон…

Второй «ожила» девочка на стуле:

– Ой… Дядя Родя… А у вас снег на голове… А это кто? Снегурочка?

Маленький пальчик указал в направлении выколотой на его заиндевевшей груди большегрудой русалки.

– Это русалочка, – выдавил чуть оттаявший Родион и на автомате простучал зубами «морзянку»: – Добр-р-рый вечер, дети… В эф-ф-фире «Волшебный по-с-с-сох»…

– Дядя Родя, а почему у вас трясутся руки? Вас заколдовала Алкоголина?

– Д-д-да… Она…

– А вы из леса?

– Уг-г-адали…

– А можно прочитать вам стихотворение?

– Ни в коем слу-ч-ч-чае… Д-д-дайте, п-п-пожалуйста, од-д-деяло… Я о-ч-ч-чень зам-м-м-мерз…

– А на курорт тебя не свозить? Баб трахать не холодно, а теперь, видишь ли, замерз.

– Я не понимаю, о чем вы… Просто мне очень холодно. Я всего лишь прошу дать мне какую-нибудь одежду.

– Шуба где?

– Там, – в неопределенном направлении махнул закованными в «браслеты» руками Михаил Геннадьевич Шурупов, директор краеведческого музея, матерый представитель великобельской интеллигентщины.

– Ничего, скоро приедем. Потерпишь.

Он сидел, вернее, полулежал на холодном сидении милицейского «козлика», прижимаясь разбитым лицом к покрывшейся инеем двери. Отсек для задержанных был огражден от теплого салона стеной с небольшим зарешеченным окошечком.

– Тогда пустите меня к себе. И еще там в парке друзья…

– Слышь, друг: будешь канючить – пристегнем к бамперу и побежишь по улице.

– Пожалуй…

– Заткнись.

Из машины до отдела его проволокли за руки по снегу. Сам идти он уже не мог, и даже пара ударов дубинкой не спасла положение. Он уже окончательно потерял ориентировку в пространстве и времени, словно персонаж сериала «Остаться в живых». Если это спасатели, то зачем они его избили? Зачем грязно обзываются и не дают теплых вещей? Почему волокут за руки?

Перед потухающим, словно у раненного терминатора, взором мелькнул стенд «Внимание, розыск», потрескавшиеся бетонные ступени, вытоптанный до дыр линолеум, серые брюки с узкими лампасами, крысиная отрава, разбросанная по углам… И наконец, портрет Феликса Эдмундовича Дзержинского, рыцаря революции. Но, главное, здесь было тепло. Феликс улыбнулся и незлобно поинтересовался: