– А вы были когда-нибудь в такой деревне?

– Не, не был. Они не очень-то приветствуют, чтобы кто-нибудь к ним приезжал просто так. Продукты на продажу сами привозят, на телегах с лошадьми. Все, что надо, – тоже сами покупают, а покупают они не так много – инструмент да ткани, ну и кое-чего из продуктов, что самим не вырастить. Скажем, чай или сахар.

– И где можно найти такую деревню?

Водила напрягся, посмотрел искоса на собеседника.

– А тебе зачем?

Парень вздохнул. Засучил рукав старой куртки, показал окровавленную тряпицу, присохшую к начавшей заживать ране.

– Я беглый, – прямо сказал он. – Посадили за ерунду, а потом в корпорации срок увеличился раз в несколько. Бежал. В городе мне жизни нет, а жить хочется. Я ж еду-то просто так, «и подальше от». Мне было все равно, куда. А тут – эти деревни. Я не лентяй, работать могу, может, примут?

– Беглый, говоришь, – тяжело проговорил бородач. – Не боишься о таких вещах первому встречному говорить? А если я тебя, беглый, полиции на ближайшем посту сдам?

– Не сдашь, – уверенно покачал головой парень. – Ты человек грубый и жесткий, но честный и порядочный. Я такое чувствую. В худшем случае – выгонишь сейчас на трассу. Но не сдашь.

Несколько минут прошли в молчании. Потом водитель прикурил, в несколько глубоких затяжек прикончил сигарету, затушил ее в пепельнице.

– Я тебя высажу в полусотне километров за Ростовом. Там глухой лес такой – раньше поля были, а после катастрофы разросся этот лес за каких-то десять лет, и хрена с два его вырубишь. Пойдешь через этот лес строго на юго-запад. Если повезет – выйдешь на деревню. Не повезет – там и сгинешь. Больше ничем помочь не могу.

– Спасибо. Это уже очень много.

«Гораздо больше, чем то, на что я мог бы рассчитывать», – добавил он про себя.

Указанием направления водила все же не ограничился – он отдал попутчику старый, еще докатастрофических времен, компас, полторы буханки хлеба, палку колбасы, полбутылки воды и два коробка спичек, завернутых в полиэтиленовый пакет.

Лес и впрямь оказался глухим. Метров сто – сто пятьдесят вдоль дороги еще можно было идти относительно свободно, но дальше начинался бурелом. Очень быстро непривычный к подобному парень устал, спала первоначальная эйфория, сопутствовавшая мыслям о деревне, в которой он видел что-то вроде Рая. Оказалось, что поваленные стволы гигантских деревьев, каких он, дитя города, ни разу в жизни даже не видел, очень скользкие от разбухшей под дождями и талым снегом трухлявой коры, а глубокие, полные слякотной грязи овраги обладают раскисшими берегами, и, перепрыгивая с одного края на другой, никогда нельзя быть уверенным в том, что приземлишься на твердую почву, а не провалишься по пояс в разжиженную землю. На первый взгляд, нестрашные тонкоствольные кусты имеют отвратительную привычку сечь хлесткими веточками лицо, каждый сучок норовит ткнуть в глаз, секунду назад твердая кочка проваливается под ногами, а льдистая глыба на проверку оказывается ноздреватым сугробом, и колкие комочки снега забиваются под одежду, где, вопреки законам термодинамики, вовсе не торопятся таять. Стоило выбрать направление, в котором лес казался наиболее редким и чистым, как на пути, будто бы из ниоткуда, возникли густые заросли низкорослого, покрытого колючками кустарника, цеплявшегося за штаны и полы драной куртки. Стоило преодолеть рывком полосу поваленных деревьев, устремляясь к свободной, привлекательно-голой полянке, как ноги проваливались в оттаявшую трясину по самую задницу, и приходилось десять минут медленно и осторожно, вспоминая все прочтенное когда-либо по этой теме, выбираться из болота. Стоило, устав, присесть на широкий, мшистый пень в надежде четверть часа передохнуть и подкрепить силы, как пень разваливался в труху, пробивающуюся сквозь ткань и вызывающую дикий зуд. Стоило…