Она сразу же вычислила, что я поляк, несмотря на тот факт, что три поколения моих родных жили в Англии, вступали в брак исключительно с англичанами и посылали своих отпрысков учиться в престижные школы. Она спросила у меня, какая изначально фамилия была у моей семьи – я ответил, что Стриковски. Она высказала сожаление, что такая прекрасная польская фамилия ушла в небытие, и сказала, что мне следует гордиться своим наследием и поменять ее обратно.
За все эти месяцы я успел познакомиться со всеми ее детьми, а также с многочисленными друзьями и соседями, которые приходили ее навещать в больницу. «Теперь они меня полюбили!» – говорила она. Шутки шутками, было сразу понятно, за что ее любили – она была весьма притягательной личностью.
Я был очень расстроен, когда узнал, что она умерла. Я решил пойти на похороны – мне казалось, что так будет правильно. Я нашел себе замену на вечер, чтобы у меня это получилось, и из вежливости дал знать профессору Флетчеру, что собираюсь пойти.
Он сказал, что мне нельзя – врачи не ходят на похороны своих пациентов, это непрофессионально. Я не совсем понял, почему. Его главным доводом было то, что необходимо разделять личную и профессиональную жизни, с чем я в определенной степени был согласен, однако говорил он это с такой интонацией, будто я собирался на похороны, чтобы попасть в завещание. Полагаю, за всем этим скрывалось довольно старомодное убеждение, будто смерть пациента означает неудачу со стороны врача, будто он должен испытывать за это чувство стыда или вины. Не совсем уместная позиция для работы в женской онкологии, где смерть – довольно обычное явление. Я был разочарован – в том числе и потому, что специально сдал свой костюм в химчистку, – однако он мой начальник, и в этом вопросе он был весьма категоричным.
Разумеется, я все равно пошел на похороны – хотя бы ради того, чтобы дать ей возможность еще разок послать моего консультанта подальше. Служба была прекрасная, и я уверен, что поступил правильно, – по отношению как к себе, так и к ее друзьям и родным, с которыми виделся в отделении.
4. Старший интерн – третья должность
Я понимаю, что все ноют по поводу своей зарплаты и думают, будто они заслуживают надбавки, однако, оглядываясь назад на времена своей работы старшим интерном, я объективно понимаю, что мне явно недоплачивали, – в конце концов, я буквально решал вопросы жизни и смерти, – не говоря уже о том, что я 6 лет проучился в мединституте, 3 года проработал врачом и начал накапливать всякие сертификаты о последипломном образовании.
Даже если смириться с тем, что ты получаешь за неделю меньше машиниста электропоезда, с учетом сумасшедших переработок моя почасовая ставка выходила ниже, чем у уличных паркоматов.
Вместе с тем врачи обычно не привыкли жаловаться на нехватку денег. В конце концов, мы идем в эту профессию не ради наживы, в чем бы там порой ни убеждали лживые политики. К тому же, как бы мы ни были недовольны своей зарплатой, поделать с этим мы ни черта не могли. Она единая для всех. Пожалуй, даже неуместно говорить об этом как о зарплате. НСЗ следует называть те деньги, которые они платят врачам, «пособием»