В отдалении от боя, в оврагах, кустах, садах и на возвышенности начинавшегося Кара-Дагского хребта находились люди. Они уже с самой зари сидели тут, дожидаясь конца сражения, которое определило бы, к кому им, вооруженным поселянам местных татарских сел, примкнуть. Они были убеждены, что малочисленные русские войска будут разбиты, но история и опыт прошлых войн России с Персией научили их уважать русское оружие и не доверять многочисленности иранских войск.

И сейчас, сидя вдали от боя, они со знанием дела обсуждали все детали ожесточенного сражения.

— Русские побьют кизилбашей, — убежденно сказал Агалар Муса-бек. — Если они выдержали натиск десятков тысяч сарбазов и не побежали, то теперь дело валиагда, — он плюнул на песок, — тьфу! Я знаю русских. Теперь они станут драться, как львы!

— Они стойки, но, хвала аллаху, и непобедимые войска его высочества тоже не навоз, — с восточным спокойствием ответил его брат мулла Мешеди Мусаиб, убежденный сторонник персов. — Ай, сволочи, ай, собачьи дети, они бегут! — вдруг завопил он, подскакивая с места.

— Я тебе говорил, брат, не спеши… так и вышло, русские всегда били иранцев.

Муса-бек с удовольствием смотрел на оправившуюся от удара грузино-татарскую милицию: повернув коней, на всем скаку врезалась она в гущу боя и примкнула к драгунам, яростно рубившим персов.

В лучах палящего солнца было видно, как, сверкая, взлетают клинки, и, казалось, даже издали был слышен хряск шашек. Драгуны так умело, отважно и свирепо рубили, кололи, топтали и уничтожали противника, что Паскевич восхищенно закричал:

— Атака, достойная Тюренна![113]

Он с удивлением следил за драгунами, которых только вчера разносил за их неумение биться в конном строю. А они, разметав иранскую конницу, рубили одиночных, пеших и конных иранцев.

Налетевшие сбоку грузины и татарская милиция с воем и визгом обрушились на отступавшую конницу принца Мамеда.

И вдруг вся масса персидской кавалерии повернула в страхе и помчалась назад, давя в паническом бегстве свои же резервы. Сам Мамед-Мирза, наблюдавший за боем с высоты отдаленного холма, вскочил на коня и первым понесся по Елизаветпольской дороге в сторону Курак-Чая. Это бегство и увидел мулла Мешеди Мусаиб, наблюдавший с холма за боем.

Но этот эпизод не мог иметь решающего значения для исхода сражения. Оно, по сути, только разворачивалось, и вся еще не тронутая восемнадцатибатальонная масса иранской пехоты лишь начала ввязываться в бой.

Как только конница Мамеда-Мирзы вышла из боя, на ее место скорым шагом рванулись четыре пехотных батальона, встретившие драгун оглушительным залпом. Сарбазы смело кинулись в штыки на налетевших на них драгун.

Полковник Шабельский упал вместе с конем. Конь, которому пуля пробила голову, издыхал. Шабельский высвободился из-под него. Кругом шла ожесточенная сеча.

— Вашскобродь, садитесь на моего коня! — крикнул ему один из драгун, и полковник, вскочив в седло, опять показался перед своим дивизионом.

Грузины гнали остатки конницы Мамеда, в центре в жестоком рукопашном бою изнемогали батальоны первой и второй линии. Вельяминов перенес огонь артиллерии на резервы противника. Сутолока и сумятица боя мешали разобраться в обстановке.