— Жалко, господин капитан, — шмыгнул носом вихрастый Винсент. — Хорошая каша… Я сала положил и грибов чуток…

Под взглядом Эйнара он потупился, снял котелок и, чуть не плача, поплелся в кусты — выбрасывать. Эйнар обвел взглядом угрюмо молчащих парней — полтора десятка бывших крестьян смотрели на него почти с ненавистью, как на святотатца. Вывернуть котел доброй еды — да за такое в деревне и голову проломить могут, особенно там, где пережили Голодные Годы. Только Тибо глядел понимающе: спусти один раз невыполнение приказа — и про порядок в отряде можно забыть. По-хорошему, Винсента еще и наказать следовало, но не перед боем же.

— Вы дыру в животе видели? — негромко спросил Эйнар, не глядя ни на кого, а получалось так, что разом на всех. — Когда лекарь наконечник достает с кишками, шьет их и обратно запихивает. Если кишки пустые — можно залить зельями, и один раненый из трех выкарабкается. А вот если полные — сразу копай могилу и жди, пока человек от горячки помрет. Помрет он непременно, потому что магов-целителей тут нет. Кто на охоту ходил, знает, что и волк загнанный втрое опаснее, а это не волки — люди пострашнее любого зверья. Мародерам терять нечего, и воевать они обучены не хуже вашего. Так что котел каши не стоит того, чтобы подыхать от меча или стрелы в брюхо. Всем ясно?

Он дождался нестройного, но послушного «Так точно, господин капитан!» и в который раз недобрым словом помянул про себя короля, сменившего гарнизон крепости почти целиком: на три дюжины новобранцев осталось четверо опытных служак да два сержанта. Трое ушли провожать обоз, один свалился с лихорадкой, сержанта Малкольма пришлось оставить за старшего, так что в конце концов Эйнар пошел за бандой с едва натасканными щенками и Тибальдом. Ничего, заматереют, если живы останутся. Про то, что бывшие королевские солдаты, дезертиры и мародеры, воевать умеют куда лучше этой своры, он говорить не стал. Кто не дурак — сам сообразит, а пугать перед первым боем не нюхавший крови молодняк — дело неразумное.

Он еще раз оглядел хмурых парней, велел попрыгать и подтянуть все, что зазвякало или болтается. Тибо запрыгал первым — и в карманах у него зазвенело так, словно там лежала колодезная цепь. Ничуть не смущаясь, сержант с невинным видом вытащил несколько монет и маленькую подкову.

— Подкова тебе зачем? — хмуро поинтересовался Эйнар, чуя подвох.

— Так на счастье, — ухмыльнулся Тибо. — Зажму в кулак, дам кому-нибудь по морде — и будет мне сплошное счастье!

Рассовав монетки по разным карманам, он подпрыгнул снова, на этот раз бесшумно.

Шутка, на вкус Эйнара, вышла так себе, но, глядя на сержанта, и молодняк заскакал, проверяя карманы; посыпались шуточки про козлов и жеребцов…

А потом они пошли по заранее проложенным вешкам неторопким, но на деле быстрым шагом, которым Эйнар последний месяц каждое утро гонял гарнизон вокруг крепости. Тогда мальчишки скулили, особенно в дождь, зато сейчас ломились, как лоси, не замечая веса оружия и доспехов. Тибальд шел первым, Эйнар замыкал и думал, что если они с Тибо — матерые волки, то эти еще даже не волчата, а стадо баранов. Хотя нет… Сравнение с волками, которым он раньше гордился, теперь саднило, как старый шрам, растертый паршивыми ремнями снаряжения. Он уже не волк, давно не волк. Пастуший пес, вот так будет точнее. А что масть похожа, так это не странно: волк и овчарка — те самые братья, что и у людей зачастую глотку друг другу перегрызть готовы.