Нет, Салли Молсби была лучшим подарком, который сын может сделать своему папочке. Маленькая месть мистеру Линдебери за все те вечера и воскресные дни, которые Джек Портной провел в негритянском квартале. Небольшая компенсация от „Бостон энд Нордистерн“ за все годы беспорочной службы и нещадной эксплуатации.

Воскресными утрами, когда погода была хорошая, все двадцать наших соседей (в те времена я был слишком мал для центрового) собирались поиграть в бейсбол: круг, конечно, всего из семи подач, с девяти утра примерно до часу дня, ставки – по доллару с носа. Судил наш дантист, старый доктор Вольфенберг, выпускник вечерней школы, расположенной по соседству, на Хай-стрит, известной нам не меньше, чем Оксфорд. Среди игроков – наш мясник, его брат-водопроводчик, бакалейщик, владелец сервисной станции, где мой отец покупает бензин, всем им от тридцати до пятидесяти, но мне важен не их возраст, мне важно, что все они „мужчины“. Даже во время игры они продолжают жевать влажные огрызки своих сигар. Вы видите, они уже не мальчики, а взрослые мужчины. Какие у них животы! Какие мускулы! Какие черные волосатые предплечья и лысые головы! Их крики похожи на артиллерийскую канонаду. Я представляю себе их голосовые связки, толстые, как бельевая веревка, и легкие, огромные, как цеппелины! Никто и никогда не скажет им: „Перестань мямлить! Говори нормально!“ А какие ужасные вещи они говорят! Их болтовня на поле – это не просто болтовня, это искусство сквернословия, оскорбительного и смешного (отличная школа для маленького мальчика). Особенно мне нравятся реплики человека, которого мой отец зовет „сумасшедшим русским“. Это Бидерман, владелец угловой кондитерской (и одновременно букмекерской конторы), у него была такая особая „заикающаяся“ подача, забавная, но очень эффективная. „Абракадабра“, – кричит он и делает свой бросок. Обращаясь к доктору Воль-фенбергу, он обычно говорил:

– Ну, слепой судья – это ладно, но слепой дантист?!. – и стучал себя при этом перчаткой по лбу.

– Играй, клоун, – отзывался доктор Воль-фенберг, вылитый Конни Мэк[47] в своих летних двуцветных туфлях и шляпе-панаме. – Бери мяч, Бидерман, пока тебя не удалили за разговоры!

– Но как же они учили тебя, в твоей зубной школе, неужели по Брайлю?

Тем временем на поле появляется скорее бетономешалка, чем homo sapiens – король розничной торговли Алик Соколов. Что тут начинается! Половину иннинга потоки ругани летят в сторону базы из центра поля, а когда его команда переходит к бите, обвинения и насмешки меняют направление на противоположное – и, надо заметить, они никак не связаны с происходящим на поле. Когда мой отец не занят в воскресенье, он тоже любит посидеть со мной и посмотреть несколько подач; он хорошо знает Соколова (да и других игроков), раньше все они жили в Центральном районе, пока мой отец не встретил мою мать и не перебрался в Джерси-Сити. Он говорит, что Алик всегда был „настоящим шоуменом“. Когда Алик бросается ко второй базе, кроя на чем свет стоит „дом“ (где нет уже никого, даже бэттера