Выхожу погулять. На остановке на Рабочем – никого. Около магазина трется Батон – само собой, уже датый.
Подхожу, здороваюсь.
– Привет.
– Привет, Бурый.
– Что, капусту трясешь?
– Да не, так просто. Жду – может, кто придет со своих пацанов, а то скучно одному. Вот ты подвалил – и заебись.
Из магазина выходит дед с медалями на пиджаке. Он весь сухой, сморщенный, пиджак висит на нем, как на вешалке. В сетке – батон и две бутылки молока.
– Вот спросить у тебя – чего ты ругаешься? – говорит он Батону.
– Что?
– И не стыдно ему – стоит на улице, около магазина, и матерится, как сапожник какой. Да еще в такой день, в праздник.
– Бурый, ты понял, что он хочет?
– Не-а.
– Мы воевали, кровь за них проливали, еб твою господа бога мать. А что получилось? Бардак и блядство.
– Сам ругаешься, а мне что – нельзя?
– А как еще с вами говорить? Вы – паразиты, блядь. Думаешь, я тебя не вижу здесь, около магазина, – как ты к людям пристаешь, по пятнадцать копеек просишь? Думаешь, не вижу, как ты пьяный ходишь по Рабочему? Учиться не хотят, работать тоже, лишь бы только выпить.
– Хватит мне морали читать. Вали лучше от сюда со своими орденами. Дед машет рукой и уходит в переулок. Мы с Батоном курим и смотрим, как подъезжают на машинах к магазину деревенские, грузят в багажник булки хлеба и батоны – запасаются для кладбища. Я спрашиваю Батона:
– Салют смотреть пойдешь?
– Не знаю. Может, пойду, а может, и нет.
Идем с ним ко мне – родоки приедут ночью, а до этого хата свободна. Я включаю телевизор. По первой программе – кино про войну, по второй – тоже. Батон ложится на диван и вырубается.
Я захожу в туалет и от нечего делать дрочу – представляю себе одну бабу с девятого. Я ее видел пару раз в городе с пацаном с ДОКа. ДОК – свой район, Рабочий с ним дружит – только с ним, больше ни с кем. Спускаю, вытираю плитки туалетной бумагой и выхожу.
Батон просыпается. Мы с ним жрем на кухне остатки котлет с черствым хлебом, запиваем морсом из варенья. Родоки оставили мне десятку, чтоб сходил в магазин, – половину можно пропить. У Батона – рубля два мелочью. Как раз хватит на пузырь чернила на точке в моем подъезде. Батон идет за чернилом, я – в продовольственный.
В магазине беру кровяной колбасы, батон, булку черного хлеба и поллитровую банку сметаны. Прихожу домой – Батон, гад, уже распечатал пузырь и выпил стакан.
– Что ты меня не подождал?
– Аи, ну… Я, это, подумал… Короче, хули так сидеть? Надо вмазать.
Добиваем пузырь, заедаем кровянкой с хлебом. Чернило уходит за пять минут.
– Хорошо, но мало, – говорит Батон. – Надо еще. Сколько у тебя осталось бабок?
– Ерунда – рубль с копейками.
– Пошли хоть пива…
– Пошли.
В «стеклянном» берем по бутылке «Мартовского». Мы становимся около ларька с мороженым и медленно сосем пиво. По улице мимо нас идет Наташа Гу-Гу со своей сумкой – рот разинут, голова набок.
Допиваем пиво, кидаем бутылки под куст. Я спрашиваю:
– Ну что, поедем в город салют смотреть?
– А что, будет салют?
– Ага.
– Откуда ты знаешь?
– В газете писали.
– Ты еще газеты читаешь, бля.
– Ну что, едешь или нет?
– А во сколько он?