— Володя, ну я так и не поняла, а куда мы едем? — продолжая дергаться, спросила Наташка. Он точно знал, что ей это по барабану. Поездка — очередной развлекательный процесс, а цели любого процесса ее никогда не интересовали.

Но он всегда избегал резких ответов.

— Хочу убедиться, что здесь жил один человек…

На самом деле он хотел убедиться, что этот человек существовал в действительности. И что он действительно был человеком.

— Армейского друга ищешь?

— Почему армейского друга?

— Да вы всегда ищете армейских друзей.

— Кто «вы»?

— У меня брат вечно искал кого-то, да к нему приезжали какие-то ханыги из армии.

— У меня совсем другое. Никакой он мне не друг. Скорее наоборот.

— Тогда сделай погромче.

Через час они добрались до места. Станица Верхняя располагалась на кургане над самым Доном. На берегу лежали плоскодонные лодки, сушились сети, лениво горел маленький костерок под закопченным котелком на черной треноге. Неспешный мужик в майке и фуражке с красным околышем основательно смолил днище одной плоскодонки. Потом дорога круто пошла вверх. Наверху, за невысокими ивовыми плетнями, кривились и косились небогатые саманные домишки с белеными стенами и камышовыми крышами. Между плетнями важно гуляли куры и утки.

Нужный дом ничем не выделялся из ряда таких же. Наташка с интересом выглядывала из машины.

— Хозяйка, выдь на час! — припоминая казачий диалект, позвал Волк.

Он совершенно не представлял, как себя вести. Поздороваться, представиться, вежливо сообщить: «Я убил вашего сына?»

С заднего двора показалась старуха в длинной юбке с фартуком, выношенной вязаной кофте и платке. Переваливаясь с боку на бок, как утка, она сгорбленно поспешила к калитке. Когда она подошла ближе, Волк понял, что женщине нет еще и шестидесяти, просто жизнь ее так скрутила и состарила…

— Здорово ночевали, — продолжал изображать казака Волк. — Черенковы здесь живут?

— Я Черенкова, — ответила женщина усталым тусклым голосом, машинально вытирая руки о старый заплатанный фартук.

— Скажите, у вас есть… Был… В общем, Павел Черенков ваш сын?

Странным взглядом, в котором скользнула застарелая боль и безысходность, она окинула пришельца, его большую иностранную машину и девушку, которая годилась ему в дочери.

— Ну, был такой, сыном считался, — кивнула женщина. — Только он уже как год в могиле лежит, а вы все никак не успокоитесь!

— Как год в могиле?!

— Даже больше. С прошлого апреля. — Неприязненно рассмотрев наколки на теле Волка, она откровенно враждебно спросила: — А ты, никак, из его дружков будешь? Небось, он тебе тоже деньги проиграл? Приезжали тут двое, с такими же рожами.

— А где он похоронен? — нахмурившись, спросил Волк.

— Одно у нас кладбище, — кивнула женщина куда-то в сторону. — Ты-то, я смотрю, румяный и здоровый, тебя лагеря и тюрьмы не очень погнули. А Паша с туберкулезом вернулся и со шрамом через всю грудину, видно, ему легкие оперировали. Да только не помогло. Помаялся несколько лет, помаялся, и помер.

— Вы меня извините, не волнуйтесь, ничего он никому не должен. И никто к вам больше никогда не придет. Вы мне только свидетельство о смерти покажите…