Чувство было, будто он просидел в этой камере всю жизнь.

Маркиз Жан-Франсуа крови Честейн обмакнул перо в чернила и записал последние произнесенные Угодником фразы. Слово за словом он записал всю историю. Габриэлю казалось странным, и в то же время чудесным то, что все, чем он был и когда-либо станет, можно свести к нескольким изящным строчкам на бумаге. Итог его юности и славных дней, любви и потери, жизни и слез поймали, точно заблудившегося мотылька, и заключили, словно по волшебству, в столь малую и обыкновенную вещь.

Вот оно, простое чудо книг.

Жан-Франсуа закончил писать и зло взглянул в окно, словно свет дневной звезды оскорбил его своим вмешательством. Неживым дыханием вампир подсушил чернила и убрал книгу на столик, сложил пальцы шпилем у рубиновых губ и улыбнулся.

– Неплохо поработал за ночь, Угодник. Моя бледная императрица будет довольна.

Габриэль бросил на пол пустую бутылку и тыльной стороной ладони утер губы.

– Словами не сказать, какое облегчение – слышать от нее похвалу!

– Пройти предстоит еще много. Твое путешествие с Лиат и твои узы с Отступниками. Битва при Августине и предательство в Шарбурге. Смерть Вечного Короля и потеря Грааля. Однако… – Жан-Франсуа бросил еще один ненавидящий взгляд в сторону окошка. – На сегодня, боюсь, время вышло.

– Я ж говорил тебе, вампир, – улыбаясь, ответил заплетающимся языком Габриэль. – Все когда-нибудь кончается.

– На сегодня – может быть. – Историк кивнул и огладил перья воротника. – Но у нас еще есть завтра. И послезавтра. И послепослезавтра.

Жан-Франсуа достал из кармана кафтана деревянный пенал с резьбой в виде герба крови Честейн: два волка и две луны. Платочком с монограммой скрупулезно протер золотой кончик пера и спрятал его в пенал, который снова сунул в карман. Потянулся за книгой на столике…

– Пока ты не ушел…

Вампир поднял взгляд на Последнего Угодника.

– Oui, шевалье?

Габриэль глубоко вздохнул, залившись румянцем стыда.

– Можно мне еще покурить?

Чудовище посмотрело на убийцу прищуренными глазами, сделавшись неподвижным, как мраморная статуя. Габриэль же стиснул окрашенные вином зубы: кожу покалывало от желания, на смену которому спешила нужда.

– Пожалуйста, – прошептал он.

Жан-Франсуа склонил голову набок. Казалось, он совсем не двигался, но вот он уже стоял, вытянув перед собой руку. В его раскрытой белоснежной ладони лежал фиал с бурым порошком.

– Думаю, ты заслужил.

Никчемный и изнывающий от жажды, Габриэль кивнул. Медленно потянулся к фиалу.

– А ведь ты, знаешь ли, так и не ответил на мой вопрос, Честейн.

– Что за вопрос, де Леон?

– Как думаешь, когда твоя темная мать и бледная императрица поручила тебе это задание… она заперла меня с тобой или тебя со мной?

Быстрый, как ртуть, Габриэль схватил вампира за запястье. Со скоростью, раскрытой четырьмя бутылками вина, ухватил вампира за горло. Летописец выпучил глаза и раскрыл было рот, но его крик перешел в визг, когда кожа почернела, а кровь в жилах начала закипать.

Габриэль бросил вампира на стену так, что раскрошился кирпич. Пытаясь вырваться и ревя, хроникер засучил ногами, но только сбил столик, и страницы с рассказом разлетелись, а лампа свалилась на пол. Габриэль ощерил клыки, смяв шрамы-слезы на щеке и глубоко вдыхая красный дым, валивший от кожи вампира.