— Слышь, ребята, — прохрипел он, — где Петрович? И ваще, я сам где?

Возле меня раздался грохот. Я обернулся — Валера, словно истерическая барышня, обрушился в обморок. Вот тут я перепугался по-настоящему и закричал:

— У вас есть тут нормальные врачи?

«Римлянин» затряс головой:

— В Алтуфьеве Ленка живет, она роды принять может.

Выдав эту информацию, тип в простыне спокойно вышел на улицу.

Я попытался привести Валеру в чувство. Наконец сосед открыл глаза и спросил:

— Он где?

— Кто?

— Николай.

Ощущая себя персонажем пьесы абсурда, я осторожно ответил:

— Мы в морге, Николай на кушетке, в чулане.

— Нет, — простонал Валера, — он ушел.

Я мысленно перекрестился. Похоже, от переживаний психика соседа не выдержала. Ладно, попробую воздействовать на него логикой. Я вошел в комнату, толкнул дверь в каморку и хотел сказать: «Смотрите, вот труп брата вашей тещи», но слова застряли у меня в горле. Колченогий топчан был пуст. В углу чуланчика белела груда тряпок, сверху на них лежала одна туфелька, вернее, коротенький сапожок, тоже белый, узконосый, довольно элегантный и от этого щемяще беззащитный. Чуть поодаль валялась черная шапочка конической формы. Больше тут не было ничего.

— Э… — пробормотал я, — э…

Но Валера уже обрел способность соображать и двигаться, поэтому он рванул во двор, я последовал за ним и увидел дивную картину. У забора стоит тип в белой тряпице и колотит кулаками по доскам, приговаривая:

— Откройте, это я, Николай.

— Так он жив! — закричал я.

— Выходит, да, — ответил Валера, пытаясь оторвать мужика от забора.

— Кто же сказал, что он умер?

— Димка, гад, — пыхтел сосед, заталкивая плохо соображающего родственника в «Лендкрузер».

Я попытался трезво оценить ситуацию. Значит, Николай не умер, просто опьянел до невменяемости. Ну, Валера, ну, хорош! Впрочем, и я дурак! Следовало проверить «труп», поднести к его носу зеркальце… Замечательно, что мы не успели уехать и не оставили бедолагу в морге.

— Если кому рассказать, не поверят, — воскликнул Валера, — ладно, везем это чудо назад, в Локтевку.

Я включил было мотор, но тут Николай, вроде бы заснувший, ожил и взвыл:

— Верните мне ботинки.

— Ну еклин! — в сердцах заявил Валера. — Он босиком! Туфли в морге оставил, ща сбегаю.

Но мне не хотелось оставаться тет-а-тет с пьяным, полубезумным мужиком, поэтому я быстро сказал:

— Сидите, я принесу обувь.

Возле топчана в чуланчике и впрямь валялись растоптанные, никогда не видевшие крема для обуви опорки. Я брезгливо поморщился, наклонился, и тут мои глаза вновь наткнулись на кучку одежды, сиротливо белевшую в углу: сапожок… шапочка…

Забыв обо всем, я схватил головной убор и завертел его в пальцах. Коническая, сшитая из клиньев шапочка. Точь-в-точь такая лежит сейчас в кабинете у Норы, только белого цвета. Взяв ее, я вернулся в комнату и увидел девицу, возившуюся у шкафа.

— Это чье? — ткнул я в нос алкоголички головной убор.

Та заморгала.

— А че?

— Кому принадлежит эта вещь?

— Фиг ее знает!

— Она лежала в чулане, в углу.

— А… а, — протянула санитарка, — слышь, ваш труп-то, тю-тю, сбежал. Мы чуть не сдохли, когда…