Кирилла раздражало всякое его движение, и щедрость эта казалась ему личным вызовом.

— Ты готова? — буркнул старик между делом.

— Я сейчас! — с готовностью ответила Аннушка и стала стремительно раздеваться.

Кирилл не хотел смотреть на нее, однако «чуткий инструмент» — глаза, эти живые существа, самостоятельно живущие в человеке, не повиновались ему…

В ее красоте все-таки было что-то искусственное, и потому она стремилась показать ее, как показывают украшения, нанизывая их на пальцы, запястья, шею — на самые видные места. Она не пряталась, а, наоборот, словно кричала — посмотрите на меня!.. Нет-нет, эта искусственность выпирала наружу, ибо все естественное всегда недоступно глазу и надежно спрятано: жемчуг — в раковине на морском дне, алмаз — в толще породы…

И обнаженный, он уже не мог быть в естественном состоянии.

Она легла на белое покрывало, изогнулась и замерла. А старик, механически обтирая руки о фартук, уставился на нее, и голос его тут же сломался:

— Божественная… Я самый счастливый человек на свете. Я вижу тебя воочию… Надо было состариться, чтобы понять: женская красота — это Алмазный фонд, это национальное достояние…

У него затряслись руки и заслезились глаза. Он хватал кисти, мял в руках и тут же отбрасывал их на пол. И вдруг пошел к ней тяжелым, неуверенным шагом…

А Кирилл оказывался бессилен! Ибо все, что бы ни сделал он, какой бы поступок ни совершил, — все бы было против ее воли и желания!

Он сидел и скрипел зубами, глядя, как старик наклонился над ней, неподвижной и беззащитной, своей грязной лапой поправил ее руку, откинул волосы, чтобы они свисали с кровати, и немного — на сантиметр! — пододвинул согнутую в колене ногу. А кроме волос, ничего не следовало поправлять! Но он поправлял, чтобы касаться ее!

И она позволяла ему…

«Встану и уйду! — вдруг решил он. — Пусть остается здесь, с ним.. Пусть он лапает ее, а я к ней больше не притронусь. Уйду!»

— Ничего подобного я не видел, — таращась на Аннушку, проговорил старик. — Каким же инструментом творила тебя природа? Чем поверяла гармонию? По каким законам создавала совершенство пропорций?!. — он потряс головой. — Я совсем бездарный и бесталанный… Чувствую, мыслю, страдаю — да к чему это? Зачем?.. Когда есть ты! Ты как горящая свеча: горишь — и уже прекрасна! И ничего не нужно делать!

Он все стоял над ней, как вампир над жертвой. Кирилл резко встал и сделал несколько шагов к двери.

И понял, что если сейчас уйдет, то больше никогда не увидит ее!

— Скажи мне имя твое! — вдруг стал допытываться старик. — Как тебя зовут? Я не стану писать его! Я его зашифрую на картине! Скажи! Твое имя узнают только лет через сто, не раньше. Я спрячу его так, что в наше время никто не увидит!

Она молчала, и это было ее ответом.

Кирилл не сразу вернулся на место, а чтобы скрыть свое движение к двери, незрячими глазами пробежал по стенам, по стеллажам с картинами, потоптался влево, вправо и наконец сел.

Не сводя глаз с Аннушки, старик попятился к мольберту и снова стал хватать кисти и бросать их. И в каком-то отчаянии взял краску с палитры пальцами и понес ее к полотну.