— Кирилл! Показывай, что у тебя в чемодане! — приказала она. — Вы по комплекции примерно одинаковые.

Кирилл с готовностью вытряхнул свой до сих пор не разобранный чемодан, и Аннушка сразу выхватила светлый летний костюм, кстати, имевшийся у Кирилла на все случаи жизни и времена года. Аристарха Павловича обрядили, причесали и подвели к зеркалу.

— Вы неотразимый мужчина, Аристарх Павлович! — заявила Аннушка. — Поверьте моему вкусу!

Неотразимого Аристарх Павлович не заметил, но видом своим удовлетворился: Валентине Ильинишне хоть не стыдно будет рядом идти. Эх, если бы отпустить небольшую, аккуратную бороду! А она росла еще пока русая и лишь слегка была подбита сединой.

— Отпущу бороду! — пропел он. — Утром бреюсь в последний раз!

— Если бы еще бороду! — мечтательно протянула Аннушка.

— Палыч! Нам придется стреляться, — сказал Кирилл. — Ты нагло уводишь у меня невесту. Я не знал, что ты такой перехватчик.

— Дуэлянт несчастный! — отмахнулась Аннушка и прислонилась к плечу Аристарха Павловича. — Аристарх Павлович влюблен. Правда же, Аристарх Павлович?

Он ничего не ответил, а подхватил Аннушку и посадил себе на плечо, как внучку. Она же раскинула руки, отбросила голову назад и закрыла глаза. Аристарх Павлович покружил ее и бросил на руки Кириллу.

— Тиимать! — сказал Кирилл и засмеялся. — Ты же правда влюблен, Палыч! А я как-то и не заметил…

— Валентина Ильинишна — счастливейшая из женщин! — произнесла Аннушка.

— А ты?! — вскинулся Кирилл. — У тебя жених — самый блистательный офицер Российской Армии! Через пять лет — полковник! Еще через три — молодой генерал! Весь увитый дубовыми листьями! В лампасах — а?!

— Дубовые листья — это я понимаю, — заворковала Аннушка. — Но зачем генералам лампасы? Чтобы и по штанам было видно — генерал?

— Нет, — серьезно ответил тот. — Лампасы исключительно для похоронных почестей.

— Похоронных?!

— Да! После артобстрела или коврового бомбометания по лампасам можно определить, где был генерал, а где, скажем, младший офицеришка.

Чтобы не мешать им, Аристарх Павлович удалился в ванную. И тут неожиданно ощутил тревогу за них — беспричинную, необъяснимую и подобную той, что испытывал, когда его дочки начинали ходить. Пока ползали — не боялся, а встали на ножки, и сразу показались такими беззащитными, уязвимыми… Аристарх Павлович в церковь не ходил и совсем не умел молиться, но сейчас, охваченный этой тревогой, внезапно для себя подумал и произнес:

— Господи, помоги им прожить!

И даже не заметил того, что не пропел эту фразу, а просто сказал.

Утром они встретились с Валентиной Ильинишной на перроне, сели в электричку и поехали. Народу было немного, и места достались у окна. Всю дорогу они молчали и лишь переглядывались, изредка касались руки друг друга, и всего этого было достаточно. Валентина Ильинишна даже немного вздремнула у его плеча, и была причина приобнять ее и несколько минут охранять сон. Потом она встряхнулась и еще минутку оставалась у плеча, пока не отвлеклась чем-то за окном: там был широкий росный луг, пропадающий в тумане. И еще несколько раз, когда электричка влетала на гремящие мосты, Валентина Ильинишна прядала и прижималась к нему, словно искала защиты от неумолимой стальной пилы, мелькающей за стеклом.