В стенах своего дома она опять изменилась — ее тянуло к бытовой откровенности и домашним хлопотам. Заметно было, что переехала она сюда недавно и не успела еще разгрести переселенческий хаос.

— Приданое, скажем, небогатое, — изображая рачительного жениха, сказал Кирилл. — Скажем даже, бедненькое. А если уж говорить правду, беру я в жены бесприданницу.

— Нахал! Я целый миллион заплатила! — почти серьезно заявила она. — Все, что можно, продала, в долги залезла… Мамины золотые часики так жалко! Теперь мне чудится, что они тикают где-то в этих стенах.

— Комната в общежитии у тебя была очень хорошая, — заметил он. — И мамины часики остались бы на ручке.

— Я совсем не могу жить в общежитии, — с какой-то застарелой, но уже излеченной болью сказала она. — Я даже этого слова боюсь.

— А соседи тебя не смущают? В одной квартире? Коммуналка еще хуже общаги, — со знанием дела сообщил Кирилл. — Она обманывает человека, она создает иллюзию дома. И потому в коммуналках можно ходить по общим местам в домашнем халате. Или вообще…

— У меня очень хороший сосед! — радостно заявила она. — Правда, я его видела только раз…

— Сосед?

— Да, молодой человек, — поддразнивая Кирилла, с удовольствием проговорила она. — Работает шофером на международных рейсах. У него огромная машина, целый поезд! Он сейчас в рейсе, гуманитарный груз.

— Ну, ежели сосед! Да еще такой!.. — Кирилл по-хозяйски повесил свой мундир в шкаф и сел за стол. — У тебя была великолепная перспектива! Жаль!

— Почему — была? — словно обломком стекла, царапнула она своим тоном. — Почему — жаль?

— Потому что поезд ушел!

— Не говори гоп, — многозначительно заметила она и тем самым словно подожгла в нем уже потухшую ревность. Только вместо страшного старика художника в воображении сложился образ молодого и наглого шоферюги. Кирилл представил, как она, забывшись, выходит обнаженной на кухню, а этот международник жарит там яичницу. А может быть, выходит в таком виде умышленно — ведь это же ее дом…

«Как я вовремя успел! — подумал он. — А мог опоздать, на один день, на один час…»

— Кстати, он обещал привезти мне жалюзи на окно, — вспомнила она. — Днем от солнца невозможно спрятаться. И жарко…

«Конечно, поэтому ты будешь ходить по комнате голая, — подумал он. — Тебе же нравится такое состояние…»

— Что же… — Кирилл встал и прогулялся, сунул руки в карманы. — Когда он возвращается из рейса?

— Зачем тебе? — Она собиралась поить его чаем и хлопотала у стола. — Хочешь познакомиться?

— Да… Хочу его встретить, где-нибудь возле города. Так сказать, на подступах.

— И расстрелять!

— Не-ет, — промолвил Кирилл злорадно. — Я раскатаю его гусеницами в блин! Я разотру его на асфальте вместе с твоими жалюзями.

— О, ревнивец! О, мой Отелло! — воскликнула она. — Пей чай и — в постель. Нет, сначала в душ!

Деловитый тон о постели и душе был еще опаснее, чем битое стекло. «Так просто?.. Все так просто…» После чая Кирилл без особой охоты и без всяких предощущений сполоснулся в душе — разумеется, в общественном, на двух «хозяев», где лежали предметы мужского туалета. И эти предметы вдруг натолкнули его на мысль, что он вовсе никакой не жених, а обыкновенный одноразовый любовник. Постоянный же и давний ее любовник — это шоферюга, который помог ей купить комнату, может, и денег дал. Очень удобно, когда ты в длительных командировках; квартира под присмотром, и бегать никуда не нужно…