Вообще, должен сказать, что в воздухе уже витало, что схватки с германцами, как тогда говорили, нам не миновать. Все было напряжено до крайности. Даже пан Кисель стал какой-то другой. Более молчаливый и осторожный. Словно боялся лишнее слово проронить. У пана Киселя, мы это знали, была большая семья. Шестеро или семеро детей. Работал на ферме молоковозом. И это, видимо, кормило его большую семью. Должностью своей дорожил. Ему было разрешено движение мимо постов. Но – по четко определенному маршруту и в определенный промежуток времени. И пан Кисель не нарушал графика движения. Бойцы его любили. У него всегда было небольшое ведерко, прикрытое плотной материей, которое он передавал часовому, – молоко для караульных. Помощник начальника караула старший сержант Климченко приносил большую солдатскую кружку свежего молока и мне.
Так что поляка мы любили.
Я успел сменить первый пост. Часовые и подчаски проверили печати на замках и дверях, удостоверились в исправности тревожной кнопки оповещения.
Ефрейтор Сумников, сменившийся с поста, доложил:
– Товарищ лейтенант, севернее погранзаствы наблюдали три зеленые ракеты. Пущены с интервалом в десять секунд в направлении развилки дорог.
Мы знали, что там, в лесу, развилку дорог контролировал дот пограничников. Несколько пулеметов и отделение бойцов. Пограничники иногда приезжали на машине в наш городок. То в баню, то на просмотр кинофильма, то на концерт. Мы с ними дружили. Проводили совместные праздничные мероприятия. Жена начальника погранзаставы имела очень приятный голос, нежное девическое сопрано, и она всегда исполняла несколько песен. Мы ее любили и преклонялись перед ней как перед артисткой. Всегда, когда в военном городке намечалось какое-либо мероприятие, бойцы и командиры спрашивали начальника клуба, будет ли петь Соснина. Я запомнил и ее имя – Лариса Юрьевна. Нас судьба сведет в самые жуткие дни и часы. Но об этом рассказ впереди.
А пока я слушал доклад ефрейтора Сумникова.
– И еще, товарищ лейтенант, – уже не по-уставному дополнил Сумников, – в городке, в польском квартале, стоял какой-то непонятный шум. Словно что-то перетаскивали из дома в дом. Калитки хлопали. Гвалт какой-то стоял.
– В польском или в еврейском? – уточнил я.
Дело в том, что наш городок делился на две части. Собственно военный городок и – Городок. Именно такое название он носил. Но на конвертах из дому нам писали так: «Гродно-12», а дальше шел номер полевой почты. Разделяла эти два городка небольшая речушка. В военном городке находились казармы нашего стрелкового полка и танковой бригады. Стояли также дома семей командиров. Правда, некоторые командиры, как правило рангом пониже, жили и в гражданской части городка. В основном молодые семьи. Лейтенанты привозили из отпусков молодых жен и селились там, снимая свободные комнаты у поляков и белорусов. Евреи жили более замкнуто. Они даже имели свое особое кладбище. На кладбище всегда дежурил сторож. Стоило туда зайти, тут же появлялся старик в черной балахонистой одежде и вежливо, но настойчиво спрашивал, что пан офицер желает осмотреть. Так что в другой раз туда не пойдешь.