– Может, выпьем за твою победу? Заодно смоем горечь моего поражения, – любезно предложил убийца. – Горячего вздрога? С бренди?

– Нет, господин, – ответил Мышелов, широко улыбаясь, и принялся укладывать лежавшие подле него небольшие столбики золотых и серебряных монет в свой кошель. – Мне нужно пойти домой и познакомить этих сияющих молодчиков с их товарищами по заключению. Как любит повторять мой друг Гронигер, монеты процветают в заточении. Но, любезный господин, быть может, ты не откажешься составить мне компанию в этом небольшом путешествии? Там мы могли бы и выпить. – Его глаза засияли, но в их сиянии не было ничего общего с мерзкой радостью скряги, только что прикарманившего потертый полупенсовик. Он продолжал:

– Друг, сумевший в покрывающих трактирный стол трещинах и царапинах угадать большого ленивца и подкрадывающуюся к нему пантеру, знает, что есть тайные сокровища, по сравнению с которыми игра в кости не более чем детская забава. Я жажду познакомить тебя с ними. Тебе это будет не безынтересно.

При слове «сокровище» двойник Мышелова тут же насторожился, точно так же как и его напарник несколькими часами ранее. Исполняющему обязанности Немезиды Мышелова тоже снились сны на пути через Стылые Пустоши. Лишения долгого мрачного пути только подогрели его аппетиты, а опустошительные потери, понесенные его кошельком этим вечером, отнюдь не добавили ему осторожности. Кроме того, он, как и его коллега по цеху, был убежден, что счастье нынче на его стороне, хотя и по другим причинам: просто он искренне верил, что человек, которому так отчаянно везло в игре, обязательно должен потерпеть поражение в любом другом предприятии.

– Я с удовольствием принимаю твое предложение, – отозвался он, вставая и следуя за Мышеловом к дверям.

– А доску с костями ты разве не берешь? – спросил тот. – Такой красивый набор.

– Пусть остается здесь в память о твоей блестящей победе, – небрежно бросил убийца. При этом он сделал такое движение рукой, как будто бросал что-то на пол.

Раньше одного этого было бы достаточно, чтобы Мышелов заподозрил неладное. Только воры и мошенники могут позволить себе такую показную роскошь. Но насланное Могом безумие вновь овладело им со всей силой, и он, пожав плечами и улыбнувшись, тут же позабыл об этом происшествии.

– Пустяки, – согласился он.

Поведение обоих отличалось такой необычайной легкостью, если не сказать легкомыслием, что, выйдя из дверей таверны, они могли бы затеряться в тумане и никто не обратил бы на это внимания; но старый Урф, сидевший на корточках у выхода, следил за Мышеловом, пока тот не скрылся из виду, а потом, печально покачав головой, вновь предался размышлениям, или раздумьям, или чем там еще была в тот момент занята его мингольская голова.

К счастью для Мышелова, в таверне были и другие люди, не равнодушные к его судьбе и не подверженные фатализму минголов. Сиф не кинулась Мышелову в объятия сразу же после его триумфальной победы. Она слишком хорошо понимала, что не только золото было ставкой в сегодняшней игре, неотступное предчувствие чего-то недоброго томило ее. Она ощущало зло, исходящее от двойника Мышелова, и, без сомнения, другие посетители таверны тоже. В отличие от них, Сиф, какое бы облегчение она ни испытала, когда окончилась игра, ни на минуту не сводила глаз с Мышелова. И как только он и его подозрительный двойник покинули таверну, она устремилась вслед за ними.