Повеселевший Егорка повернулся к Никите.

— Давай пошли, велено тебя в людскую отвести, поснидать, чего бог пошлет.

Уже темнело, вновь начал падать снег, и сани скользили по нему совершенно неслышно. Никита сидел, укрывшись в меховой полости, а кучер державший вожжи монотонно напевал какой-то мотив, почти не глядя, направляя лошадь, идущую шагом, в нужном направлении. Хотя школяр сегодня не перетрудился, но темп, который сегодня задал для него боярин, оказался очень трудным и сейчас он клевал носом, все время, проваливаясь в сон. В его голове смешалось все; шум и гам мануфактуры, первая примерка обуви, сердитое бурчание Егорки, который и сегодня не уберег в целости свои уши. Но больше всего поразил приказ Щепотнева — отправить его в монастырь на санях. Он пытался сказать, что и сам благополучно дойдет, но его никто даже не захотел слушать.

— Сергей Аникитович приказал, — был единственный ответ на его возражения. Поэтому пришлось послушно усесться в сани, кучер с ухмылкой помог ему накинуть медвежий мех, и щелкнул вожжами, трогая сани.

Монах на ворота в монастыре от удивления выпучил глаза, когда увидал, кто выбирается из меховой полости.

— Ты прям, как боярин подъехал, — обратился он к Никите.

— Интересно, что это Сергий Аникитович так расщедрился, для школяра? — обратился он уже к кучеру.

Тот пожал плечами, — мы люди простые наше дело холопье, приказано везем, не приказано не везем, — и хитро подмигнул Никите. После чего плюхнулся на охапку сена, переливчато засвистел, сани рванули с места и в миг исчезли за поворотом. Никита теперь хорошо понимал причину его веселости. Когда сегодня в людской, он после обеда едва поднялся из-за стола, ему показалось, что еще никогда в жизни он так не ел. Во время еды у него не раз возникали странные мысли, что холопы и вольные работники боярина лучше одеты, а уж едят и вовсе несравнимо с его семьей. Хотя его отец и служит дьяком в Разбойном приказе, пусть самым последним, но все же дьяком, но такая трапеза у них бывала разве только на разговление.

Он прошел в открытые монахом двери и пошел в школу, желая только одного улечься в постель и уснуть. Но уснуть не удалось, оба его соседа только, что пришедшие с ужина и даже принесшие ему тайком краюху хлеба, спать ему не дали, и раскрыв рот слушали его рассказы о подворье Щепотнева. Во время беседы, они с удовольствием подъели хлеб, ими же принесенный для Никиты, потому, как он смотрел на него с полным равнодушием.

Но постепенно его ответы на вопросы все замедлялись, окружающее расплылось в его глазах. Мишка прикрыл товарища тонким одеялом и сказал, обращаясь к Семену:

— Интересно, чем Сергию Аникитовичу наш Никитка приглянулся, что он с ним так возится? Ты понял, что он ему пообещал?

— А чего, он обещал, чоботы особые подарить и все, для боярина, в чем тут трудность?

— Ну, и каким местом ты Семка слушаешь, он ему ногу обещал сделать длиннее!

Оба школяра смотрели друг на друга, и в их глазах разгорался огонек неверия и восхищения одновременно.

Я сидел рядом с Ирой в нашей светелке и держал на руках сына.