Егорка, так звали мальчишку, сообщил сухонькому седому мужичку, что ему приказано снять мерку для кожаных чоботов школяру, а вскорости пожалует сюда сам боярин и объяснит, чего он желает.

Мужичок оказался очень въедливым и пока измерял странной лентой ноги Никиты, ухитрился задать кучу вопросов.

— Так, ты вьюнош чьих будешь, чтой — то я тебя здесь ранее не видал?

— Так, я дяденька здесь и не бывал, до сей поры. Вот боярин Сергий Аникитович милость великую оказал семье нашей, в школу лекарскую меня взял, а сегодня изволил заметить, что хромаю я, и вот видишь, приказал чоботы сработать.

Мастер от удивления открыл рот:

— Так ты, что не боярских детей будешь?

— Не я дьяка Акинфа сын.

Так, может, отец твой для боярина нашего чем-то расстарался? — заинтересовался сапожник.

— Не знаю дяденька, может, и так.

— Да не кличь ты меня дяденькой, имя у меня есть Макарий, так и называй.

— Хорошо дяденька Макарий.

— Вот видишь парень, как повезло тебе, такого боярина, как наш хозяин, редко повстречать можно. Разве, кто другой будет думать о хромом школяре.

Но тут неспешную беседу старого и малого нарушили торопливые шаги, и в комнату зашел Щепотнев.

— Ну, что там Макарий, — спросил он, — все уже обмерил? А я тебе рисунок принес, как обувку надо будет сшивать. Давай сейчас прикинем, какая толщина подошвы должна быть.

Никита и Егорка молча стояли и смотрели, как боярин и разошедшийся чеботарь обсуждают, какие надо делать чоботы. Обсуждение не затянулось и Щепотнев, дав распоряжения Егорке, вновь унесся по своим делам.

Егорка повернулся к Никите и с вздохом воскликнул, — да, что сегодня за непруха такая! И откуда ты только на мою голову взялся, возись тут с тобой.

И тут же взвыл. Старый чеботарь, крепко ухватил испачканными дратвой пальцами его ухо, несколько раз с силой дернул его.

— Ах ты, пащенок! От народец неблагодарный! Ну, погоди Егорка, вот я ужо тятьке твоему передам, он тебя научит, как приказы Сергия Аникитовича обсуждать. Да ты мелкота, радоваться должон, что на тебя он внимание свое обратил, Боярину думному не в срам с сыном дьяка возиться, а тут шишка на ровном месте образовалась.

Он отпустил, сразу напухшее, красное Егоркино ухо и тот, упав на колени перед стариком, запричитал:

— Ой, дяденька Макарий, пожалей ты меня, Христа ради! Запорет меня тятька, за такие слова, прости, век молиться за тебя буду!

Макарий пару минут недоверчиво смотрел на мальчишку, затем сказал:

— Ладно, на первый раз я тебе поверю, но смотри, аспид, не дай бог вновь ты мне попадешься на чем-нибудь, ну, тогда берегись, так легко от меня не уйдешь.

Вновь Никита шел за своим провожатым, который после выволочки от сапожника вел себя очень тихо. Когда они вышли на улицу, Ерема, который стоял, разговаривая с одним из мастеров, засмеялся, и показал на красное ухо Егорки.

— Вот, алояр твердолобый, опять кому-то под руку попался!

Скуластое лицо Егорки вспыхнуло.

— Дядька Ерема, не обзывайся, мой отец из кряшан недавних и сам я в Господа нашего верую, — и он перекрестился.

Ерема засмущался.

— Ну, отрок извиняй, я же не со зла, а так по привычке.