Есть показание, что эти собаки выкопали какие-то окровавленные тряпки, ну, их сейчас же и наказали за это... Не шали! А Шмаков, конечно, доказывает, что собаки мешали евреям таскать детей, - они хотели, как уверяет Шмаков, и Женю утащить, чтобы выпить из него кровь, да собаки помешали, вот евреи их и убили, забывая, что простые даже воришки не прибегают никогда к такому радикальному средству, а городских дворняжек обыкновенно задабривают хорошей костью или куском мяса... А вот {121} чутье-то собачье - его не задобришь, тянет его к крови, и тряпки, действительно, могли быть очень соблазнительные для этих тощих стражей киевской окраины. Мальчику жалко собак, но кто их убил, он не знает. Так же свободно и точно рассказывает он, как подговаривала его Чеберякова в свидетельской комнате показывать, что Бейлис утащил Андрюшу; и что Чеберякова учила тому же и свою дочь Люду.

- А я не хочу!.. Этого не было... Я этого не видел...

И никакие силы не могли сбить этого крепкого мальчика с его твердой позиции...

LI.

Петров.

Тонкий, худой, бледный, очевидно, болеющий какой-то длительной, иссушающей болезнью. Говорит хриплым, шипящим голосом... Заявляет; что он рабочий, столяр, даже заработок поденный назвал... Но почему-то не верится этому... Не похож он на человека труда. Рабочих таких нигде не встречаешь.

Одет в широкую желтовато-коричневую размахайку с капюшоном; походка своеобразная, редко встречающаяся. Ходит он так прямо, и каким-то таким особенным шагом, что широкая размахайка его не шелохнется, не дрогнет. Дайте ему полный стакан воды в руки, и я уверен, что он десять верст пронесет его вам, и капли не расплескает.

Не служил ли он в цирке?

Не дрессировал ли его кто-либо быть столь неподвижным?

Лицо неприятной, отталкивающее, но несомненно такое, которое должно правиться женщинам чеберяковской марки. В глазах много страсти, животной, тяжелой, мучительной страсти...

Но особенное внимание обращают его руки. Пальцы столь громадны, жилисты, что когда он ими, подпирая щеку, тихонько шевелит, словно спрут щупальцами, становится страшно за его шею: - так и кажется, вот, если он захочет, надавит "на машинку" - "машинка" сейчас же захрипит, {122} сломается и кровь хлынет из горла...

Такие руки- редко встречаются: цепкие, сильные, ловкие...

Показывает он тускло, но все обдуманно, совершенно в той же перспективе, как его "дама сердца" Вера Чеберяк.

Это он свидетель того, как избил "шоколадкой" слепой Павел Мифле свою возлюбленную, к которой он и до сих пор так привязан, все ту же Веру Чеберяк...

Когда она вернулась домой настолько избитой, что слегла в постель и в ужасе, в злобе металась от страшной боли по подушкам. создавая в своей душе адский план предания в руки властей искалеченного ею Мифле, он, Петров, был здесь и утешал ее...

Это он привел ее домой, всю избитую. Это он рассказал - совершенно высохшему мужу этой пылкой дамы, волнующую легенду, как на Веру Чеберяк напали хулиганы (вот уж воистину своя своих не познаша!) - и вдруг стали избивать ее, а он, благородная душа, сейчас же вскипел и понесся в бой, отбил ее, хотя немножко опоздал, и вот теперь доставил домой...