- Скажите, известно ли вам, - спрашивает Маклаков, - как можно отличить старый гвоздь от нового? Какими способами можно установить, насколько стар или нов вбитый гвоздь? Сколько времени находится он в доске? Ответьте нам, пожалуйста, на эти вопросы, а также расскажите, делали ли вы какие-либо опыты в этом направлении.
Очевидно, Голубев не ожидал этих вопросов, тем более, что все это происходило на третьем передопросе его.
- Нет, опытов я никаких не делал и не знаю, каким образом можно установить, насколько стар или нов вбитый гвоздь.
- Так, значит, вы все это нам сообщили по личным соображениям, потому что вам это так кажется?
- Да, по личным соображениям.
- Потому, что вам так кажется?
- Да, так кажется.
- Ну да - так кажется... так кажется, - повторяет несколько раз хладнокровный, изысканно вежливый и предупредительный Маклаков.
- Вы там сами не были? Ранее ничего не видели?.. Ни забора, ни гвоздей, ни досок?.. Когда они прибиты - до убийства, после убийства, за год, за два - всего этого ничего не знаете?..
- Не знаю...
- Не знаете, так... не знаете, - да-с, не знаете!..
- Садитесь, свидетель, садитесь, - говорит председатель.
- Стороны не имеют нужды в допросе?.. {67} Гробовое молчание со стороны прокурора и гражданских истцов.
Полная единодушная удовлетворенность допросом со стороны защиты...
Вот все, что дал обвинению, правильней сказать, защите, этот один из столпов обвинительного акта.
XXIX.
Новый передопрос Голубева.
Утверждения Голубева слишком вредны для обвинения, ибо они разрушают многое из построения обвинительного акта. И вот его опять передопрашивают в связи все с теми же вопросами.
Что же показал он вновь на суде, этот ярый антисемит?
Сообщил он все тоже чрезвычайно важное обстоятельство несколько раз его засвидетельствовал и, несмотря на перекрестный допрос товарища прокурора и гражданских истцов, остался тверд и непоколебим в своем убеждении.
И это его показание необходимо не только твердо запомнить, но и повторить его еще раз: не даром же его столько раз повторяли в суде.
Дело в том, что он, возмущенный и потрясенный мученическим убийством Андрея Ющинского, сейчас же, с присущей ему страстностью, вмешался в это дело и ушел в него с головой. Он исходил всю окружающую местность, перезнакомился со всеми жителями, сдружился с Женей Чеберяк. И когда Голубев стал у него расспрашивать об Андрюше, то Женя, без всякого влияния со стороны, вдруг рассказал ему:
- Мы ходили с Андрюшей на поляну, играли там, потом мы пошли в лавочку, купили сала, зашли домой. Андрюша у нас разделся, оставил пальто и книги...
Здесь Женя вдруг спохватился и замолчал, и сколько раз Голубев ни поднимал вновь этот разговор с Женей, он всегда отмалчивался.
- Убеждены ли вы, что Женя говорил в это время правду?
- Да, я в этом убежден... - твердо, несколько даже страстно отчеканил Голубев.
Как известно из процесса, Женя заболел дизентерией, был {68} помещен в больницу, и неожиданно был взят оттуда домой, несмотря на протесты докторов, своей матерью, только что вышедшей из тюрьмы. Несколько дней она содержалась под стражей по подозрению в причастности к убийству Андрюши Ющинского. Дома Женя через два дня умер.