— Уж на что владыка к своим Четьям Минеям любовно относится — всем по куску раздал, чтоб писали, а меня согласился не трогать, — с гордостью пояснил отец Андрей. — Понимает, что и мой труд не менее важен, нежели жития святых.

— А что это? — полюбопытствовал Иоанн.

— Да тоже жития, — развел тот руками. — Токмо пращуров твоих, государь. Вот зачти-ка. Сие мне первей всего под руку подвернулось, потому о нем и начал.

Иоанн взял протянутый священником лист и с натугой прочел: «Сей благородный, богом избранный преемник и благочестивый наследник благочестивыя державы боголюбиваго царствия Руськыя земли великий князь Иван Данилович, рекомый Калита, внук блаженнаго Александра — десятый степень от святаго равноапостольнаго Владимира перваго, от Рюрика же третийнадесять[146]…».

— То про одного из твоих пращуров, про Ивана Калиту, — пояснил отец Андрей, хотя Иоанн это и сам понял.

— А почему про него? — осторожно осведомился царь.

— Так я ведь сказываю — в грамотках более всего мне о нем попалось, вот и начал с него. А так-то у меня по замыслу и про сынов его Симеона Гордого и Ивана Красного будет, ежели сыскать нужные грамотки сумею, и про Димитрия Иваныча Донского, ну и… про тебя, государь, — неожиданно закончил отец Андрей.

Иоанн густо покраснел от смущения и пробормотал:

— Я не о том. Ведь не Иван же первым был в роду нашем.

— Потому я счет от достославного Рюрика и веду, — охотно закивал священник. — Токмо про него самого писать-то не след.

— Почему? — удивился Иоанн.

— Язычник он, — пояснил отец Андрей. — Тако же и сын его Игорь тоже идолищам поганым поклонялся. Ольг же и вовсе волхвом был[147].

— Зато, как мне сказывали, он Византию бивал и щит свой к вратам Царьграда прибил, что попомнили греки, — с гордостью за великого пращура заметил Иоанн.

— И оное тоже писать негоже. Выходит, что язычники над православными христианами победу торжествовали. Соблазн для мирян получается.

— Ничего не соблазн, — обиженно буркнул царь. — Не язычники и не православных, а Русь Византию. И Святослав-воитель тоже их бивал, — припомнил он еще одно имя из рассказов Федора Ивановича.

— Да я бы тоже… — отец Андрей опасливо оглянулся по сторонам и почти шепотом произнес: — Я бы тоже с них начал. Коль было, так что уж тут. Но владыка сказывал, что надобно с Владимира починок делать, потому я и… — развел он руками.

— Ну, с Владимира так с Владимира, — нехотя согласился Иоанн и тут же попросил: — А про меня ничего не пиши — не надо. Когда-нибудь потом, да и то ежели свершу что-то, а так ни к чему бумагу попусту переводить.

— Мне бы еще труды разные поглядеть, — замялся отец Андрей. — Богато у тебя в твоей духовной сокровищнице, ан того, что мне потребно, не всегда сыскать можно.

— Я с митрополитом переговорю, чтобы он мнихов во все грады послал. Глядишь, и сыщут что-то, — пообещал Иоанн, а про себя удивился: «Везет-то мне как на книжников. Там отец Сильвестр со своими пометами, тут отец Андрей, а завтра еще кто-нибудь из купцов изыщется. Не один же Афанасий Никитин за три моря хаживал — вон, сколь у нас купцов по иным землям ездят. Так почему бы не быть еще одному «Хожению»