— Как там твоя мама говорила, Филлис? «Ничего, бабушка надвое сказала, может, все еще обойдется».

— А нет, так «перемелется — мука будет». — Филлис сняла крышку с заварочного чайника и заглянула внутрь. — Похоже, чай уже холодный как лед и черный как деготь. Почему бы нам еще раз не вскипятить чайник и не заварить свеженького?

Только под вечер Джудит наконец распрощалась с Филлис и отправилась в обратный путь. Пока они с Филлис разговаривали, погода испортилась. Небо нахмурилось, густые тучи, надвинувшиеся с моря, принесли с собой сырой туман, растекающийся все дальше и дальше в глубь материка. Анну пришлось разбудить и внести в дом, Филлис открыла дверцу плиты, чтобы взбодриться видом пылающего угля.

«Дворники» на стеклах автомобиля Джудит ходили взад-вперед, и мокрая дорога змеилась свинцово-серой лентой посреди размякших на дожде вересковых полей. Вдобавок к тоскливой погоде на сердце Джудит тяжким бременем легла тревога за Филлис. «Теперь у нас есть дом, — сообщала Филлис в письме, — и мы собираемся пожениться». А чуть позже: «У меня будет ребенок». Казалось, все благополучно и она получила как раз то, чего хотела всегда и, более того, чего заслуживала. Но действительность обернулась горьким разочарованием, и Джудит больно было оставлять Филлис в этом убогом, уродливом коттеджике где-то на краю света. Когда они попрощались и Джудит, развернув машину на дороге, тронулась в обратный путь, Филлис с малышкой все еще стояла на пороге своего домика и махала рукой; но вот дорога повернула, и они потеряли друг друга из виду.

Несправедливо… Какая вопиющая несправедливость.

Она стала вспоминать Филлис в прежние времена, в годы жизни в Ривервью. Они любили ее, полагались на нее, относились к ней как к члену семьи, оттого-то она и оставалась с ними до самого конца. Невозможно было припомнить, чтобы Филлис когда-нибудь злилась, ругалась или брюзжала, и кухня, где она хозяйничала, всегда была милой гаванью смеха и дружеской болтовни. Джудит вспомнила, как они гуляли вместе, собирали полевые цветы. Как приятно было глядеть на Филлис в похрустывающем крахмальном переднике в бело-розовую полоску, когда она пускалась в погоню за Джесс вверх по лестнице или шла, неся им чай, по лужайке к тутовому дереву, под которым они сидели. И горше всего было вспоминать о том, как от нее сладко пахло тальком после ванны, какими пушистыми становились ее волосы после того, как она вымоет их шампунем…

Впрочем, глупо было предаваться сантиментам. В конце концов, Филлис вышла замуж за Сирила по собственной воле, она ждала этого многие годы. Сама дочь горняка, она знала лучше, чем кто-либо другой, что ее ждет. И дочка у них очаровательная, и, по-видимому, едят они досыта, но все-таки… как несправедливо!

Почему из всех людей именно Филлис приходится жить и воспитывать своего ребенка в таких условиях оттого только, что муж ее — шахтер? Почему семьи горняков не живут, как Уоррены, в симпатичных домах? Отчего торговать бакалеей занятие более денежное, чем добывать руду? Несомненно, тот, кто занимается тяжелым трудом глубоко под землей, должен зарабатывать больше. И почему люди вроде Кэри-Льюисов купаются в деньгах, не знают отказа ни в чем и — надо сказать — испорчены роскошью, в то время как прекрасная женщина Филлис вынуждена всякий раз кипятить воду, чтобы вымыть посуду, и в любую погоду совершать путешествие через двор только для того, чтобы сходить в уборную?