– К утру все будет в порядке, – заверил его Тарас, немного раздосадованный упоминанием о Деметрии, но про себя подумал: «Да и пусть повоюет, я не гордый, могу и поделиться славой. Тем более что я уже прогнулся перед начальством».

Вернувшись к костру, он первым делом скинул свой панцирь и вручил его Этоклу, которого взял с собой оруженосцем в первый заграничный поход.

– Чини, – коротко приказал Тарас, оставшись в одном хитоне, – чтобы к утру все было как новое.

Отведав наваристой похлебки с коркой сухого хлеба, которые показались ему лучшей пищей на свете, Тарас лег спать. А верный оруженосец, достав необходимые инструменты, принялся штопать доспех. Спать ему в эту ночь не пришлось. Зато Тарас отлично выспался и, осмотрев на рассвете работу илота, остался доволен. По части штопки одежды и починки сельскохозяйственных орудий Этокл не знал себе равных и где-нибудь в Афинах мог бы неплохо зарабатывать себе на жизнь, например, сапожным ремеслом. Или даже открыть собственную лавку по производству доспехов. Но здесь, в Спарте, он выполнял эту работу лишь для своего господина и, конечно, абсолютно бесплатно.

Осмотрев крепкий двойной шов, стянувший кожаный наплечник и установленную на свое место медную пластину, которая немного покосилась от удара аргосского копья, Тарас от души похвалил своего раба.

– Отличная работа, Этокл. А теперь помоги мне надеть его.

Облачившись в панцирь, Тарас обошел лагерь и велел собирать палатки. Солнце быстро поднималось над горизонтом. Вскоре должен был последовать приказ Леонта выступать дальше, не ясно было только – в какую сторону. Судя по всему, они находились у самой границы Аркадии.

Перекусив остатками похлебки и вяленым мясом, солдаты наблюдали, как илоты надраивали оружие – доводили до блеска клинки мечей и наконечники копий, обагренных вчера первой кровью.

– Натирай лучше, – подгонял своего раба Эвридамид, – чтобы на солнце блестело.

– И ты не ленись, – отвесил подзатыльник Архелон своему илоту, – я хочу, чтобы аргивцы в страхе бежали, едва завидев блеск моего меча.

Остальные спартиаты громко засмеялись, поглощая похлебку. А Тарас, глядя на своих подчиненных, вспомнил о тех, кого недосчитались после первого боя. Теперь в его эномотии осталось всего двадцать девять здоровых парней и двое раненых. Эгор с Архелоном вчера ночью при свете костров извлекли наконечники стрел из кровоточивших ран, но оба солдата едва могли ступить на опухшие ноги. А того, который был ранен в бедро, Креонт вообще разрешил положить на повозку.

– Нам важен каждый солдат, – со строгостью в голосе заявил он, когда раненый попытался отказаться от позорной перспективы передвигаться в повозке, ведь все идут на своих ногах, – и я не хочу потерять воина из-за какой-то пустяковой раны, которая затянется через пару дней.

Спартанец был вынужден подчиниться и уселся на повозку рядом со своим оруженосцем, стараясь не смотреть сослуживцам в глаза. Второй мог сносно передвигаться, опираясь на копье, и его оставили в строю. Хотя по всему было видно, что рана причиняет ему сильную боль при каждом движении, но он терпел и не жаловался. Мертвых, как было заведено на войне, похоронили в общей могиле.