Миссис Розенхаут снова берёт в руки список.
— Тут уже записано: три коробка спичек, причем самых дорогих.
Ну и не надо, думает Лампёшка. Пусть будет ещё одна тёмная ночь, пусть погибнет ещё один корабль.
— Да ты вообще знаешь, сколько стоит…
— Хил! — доносится с лестницы голос мистера Розенхаута. — Дай девочке коробок спичек!
— С чего это вдруг?
— Сейчас же!
Лампёшка видит, как по лестнице спускаются большие босые ступни и пижамные штаны в синюю полоску.
— Совсем ты сдурела!
— Я? — кричит женщина. — Я сдурела?! Сам ты сдурел, вот что! Шарфы раздаёт! Мало того, что пол-лавки уже раздал, так ещё и… Нет уж, раз слёг, то и лежи наверху!
Мистер Розенхаут спускается вниз и, покашливая, заходит в лавку.
— Ещё и босиком! — Женщина показывает на его ноги. — И без шарфа. И всё ради какой-то… Но я молчу, уже молчу…
— Кхе! — грозно кашляет мистер Розенхаут. — Вот и молчи, и будет прекрасно!
Он берёт большой коробок спичек и протягивает его девочке:
— Бегом домой! — Он кладёт руку ей на плечо и легонько подталкивает к двери. — Уже смеркается.
Лампёшка бросается к выходу, мимо полки со звенящими бутылками спиртного, но это пусть отец сам покупает, а она рада, что отсюда вырвалась.
— Я всё запишу! — доносится из лавки голос миссис Розенхаут. — Получается четыре коробка спичек. Четыре!
Взобравшись на башню, девочка зажигает лампу. Её руки слегка трясутся. Она не смотрит на корабль, который всё ещё лежит в бухте. Её взгляд скользит в другую сторону, к городу, к порту, где вода мирно облизывает берег. Там в сумерках можно различить какое-то движение.
Цепочка людей семенит уже по каменистой тропе перешейка. В вечернем свете фигурки кажутся почти чёрными. Это мужчины в шляпах и с тросточками. Последней идёт женщина в платье. Она ступает неуверенно, оскальзывается на неровных камнях и немного отстаёт от других. Когда она подходит ближе, Лампёшка узнаёт её: это учительница из той школы, куда девочка ходила недолго. «Как же её зовут?» — пытается вспомнить Лампёшка. Вереница медленно приближается к маяку.
Лампёшка чувствует, как у неё сводит живот. Вот чего они с отцом весь день ждали и боялись, внезапно понимает она. Она несётся вниз, почти скользит по гладким ступеням.
— Пап, там идут…
— Вижу, — огрызается Август. Он стоит у окна спиной к ней. — К себе комнату, быстро!
— Но…
— И не выходи, пока я тебя не позову, поняла? — Отец захлопывает дверь у неё за спиной. — Ты всё запомнила? Всё, что я тебе утром говорил? — шепчет он в щёлку.
«Что же он говорил?..» — думает Лампёшка. Ах, да!
Пощёчина
Август стоит, опираясь на трость. Нога дрожит, но садиться он не желает: не хочет быть ниже чужаков, которые разгуливают по его дому.
Толстый шериф взял с собой двух помощников, двух молодых пареньков, — оба в прыщах и с жёлтыми, как пакля, волосами. Они расхаживают всюду как у себя дома, лапают всё подряд. Им позволено. Август не может взять и выгнать их взашей.
Дамочка в сером платье ничего не лапает. Просто стоит и смотрит на него и на всё, что есть в комнате, словно ей к такой гадости и прикасаться-то противно. От этого Августу не по себе.