Они шествовали по равнине, а малец, лёжа на животе в песчаной яме, наблюдал за ними сквозь рёбра мёртвых мулов. Ему были видны следы на песке, оставленные им и Тобином, — неясные, сгладившиеся, но всё же заметные; он смотрел на судью, на следы и слушал, как движется песок. Пройдя ярдов сто, судья вдруг остановился и стал осматриваться. Идиот встал на карачки и наклонился к следам, как некая безволосая разновидность лемура. Он вертел головой и принюхивался, словно сам шёл по следу. Его шляпа куда-то делась, может быть, судья уже предъявил на неё виндикационный иск,[228] потому что теперь на ногах у него были странные, грубые пампути,[229] вырезанные из куска шкуры и привязанные к подошвам скрученной пенькой из брошенного в пустыне хлама. Имбецил рвался в ошейнике и хрипел, болтая руками перед грудью. Миновав фургон, они пошли дальше, и малец понял, что точка, где они с Тобином свернули со следа, пройдена. Он бросил взгляд на еле заметные следы, которые вели через пески и пропадали. Лежавший рядом бывший священник схватил его за руку и что-то прошептал, указывая на судью. В обрывках шкуры на скелете зашелестел ветер, судья с идиотом прошли по пескам дальше и исчезли из виду.

Они лежали, не говоря ни слова. Бывший священник чуть приподнялся, выглянул наружу и посмотрел на мальца. Тот опустил курок револьвера.

Такого шанса, как этот, тебе больше не представится.

Малец засунул револьвер за пояс, поднялся на колени и выглянул.

И что теперь?

Малец не ответил.

Он будет ждать у следующего колодца.

Пусть ждёт.

Можно вернуться к тому ручью.

И что там делать?

Ждать, пока пройдёт какой-нибудь отряд.

Откуда ему взяться? Никакой переправы здесь нет.

К ручью приходит дичь.

Тобин смотрел наружу через кости и шкуру. Малец не ответил, и бывший священник поднял голову. Можем туда пойти.

У меня четыре заряда, сообщил малец.

Он встал и посмотрел вдаль над усеянной отбросами площадкой. Бывший священник тоже встал и тоже посмотрел. Их взорам предстал возвращавшийся судья.

Выругавшись, малец упал на живот. Бывший священник опустился на корточки. Они вжались в яму, уперев подбородки в песок, как ящерицы, и следили, как судья снова пересекает площадку перед ними.

С придурком на поводке, со всей своей кладью и зонтиком, клонящимся на ветру, как огромный чёрный цветок, он прошёл среди останков, пока снова не очутился на склоне той же песчаной гряды. На гребне он повернулся, имбецил присел на корточки у его ног, а судья опустил зонтик перед собой и обратился к окружающей местности.

Это святой отец подбил тебя, мальчик. Ты бы прятаться не стал, я знаю. Ещё я знаю, что душа у тебя не как у обычного убийцы. За этот час я дважды прошёл под твоим прицелом, пройду и в третий раз. Может, покажешься?

Никакой ты не убийца, продолжал судья. И не наёмник. Изъян имеется в строении души твоей. Неужели ты думаешь, что мне не дано было этого понять? Один ты восставал. Один ты сохранил в душе немного милости к язычникам.

Поднявшийся имбецил возвёл руки к лицу, издал какой-то странный вопль и снова уселся.

Думаешь, я убил Брауна и Тоудвайна? Они живёхоньки, как ты и я. Живы-здоровы и пожинают плоды своего выбора. Понятно тебе? Спроси святого отца. Святой отец знает. Святой отец не лжёт.