«Не будь такой непроходимой тупицей, — одернула она сама себя. — Ведь это только тень в лучах заходящего солнца. Открой рот, девочка, и закричи — ведь это не обязательно бродячая собака».
Вполне правдоподобно, что, может быть, где-то недалеко ее хозяин, но Джесси не возлагала на это слишком больших надежд. Она была почти уверена, что собаку привлек мусорный бачок, стоявший возле двора. Иногда Джеральд называл эту маленькое сооружение с крышкой из кедрового дерева и двойным американским замком «приманкой для енотов». Но на этот раз бачок привлек собаку вместо енота — почти наверняка это была одичавшая собака-бродяга. Голодная, несчастная собачонка.
Но все-таки нужно попробовать.
— Эй! — крикнула Джесси. — Эй! Есть кто-нибудь? Мне нужна помощь! Есть там кто-нибудь?
Собака мгновенно перестала лаять. Ее крадущаяся, искривленная тень дернулась, развернулась и стала отступать… потом снова застыла. По дороге из Портленда они с Джеральдом ели большие сборные сэндвичи с салями и сыром, и первое, что сделала Джесси, приехав сюда, — это выбросила остатки сэндвичей и оберточную бумагу в мусорный бачок. Скорее всего, именно сильный запах масла и мяса привлек собаку, и, несомненно, как раз он и удержал животное от того, чтобы убежать в лес при звуке голоса Джесси. Этот запах был сильнее инстинктивного импульса одичавшего сердца.
— Помогите! — крикнула Джесси, и какая-то часть ее сознания попыталась предупредить, что крик, возможно, был ошибкой, что она только сорвет голос и еще сильнее захочет пить. Но эта рациональная, осторожная мысль не пробилась к ней. Она почувствовала запах собственного страха, он был таким же сильным и манящим, как запах остатков еды для собаки, и он почти мгновенно привел ее в такое состояние, которое было не просто паникой, а каким-то временным безумием. — ПОМОГИТЕ! КТО-НИБУДЬ, ПОМОГИТЕ! ПОМОГИТЕ! ПООМООГИИИТЕЕЕЕ!
Она замолчала, откинув голову направо, волосы прилипли к щекам и лбу потными прядями, глаза чуть не вылезали из орбит. Страх быть найденной обнаженной и прикованной наручниками к кровати рядом с мертвым мужем, лежащим на полу, перестал преследовать ее. Эта новая атака паники была похожа на странное помутнение рассудка, затмившее яркий свет надежды и раскрывшее перед ней все возможные ужасы — холод, сводящую с ума жажду, судороги, конвульсии, смерть. Она не была Хитер Локлер или Викторией Принсипал, и это не было сценой из фильмов ужасов, преобладающих в программах кабельного телевидения. Не было камер, юпитеров, режиссер не выкрикивал свои замечания. Это было наяву, и если не придет помощь, то это будет продолжаться наяву, пока она не прекратит свое бренное существование. Не заботясь об обстоятельствах своего заключения, Джесси достигла такого состояния, когда она пригласила бы Маури Павич и всю команду, снявшую фильм «Обычное дело» со слезами благодарности.
Но никто не ответил на ее безумные вопли — не было ни сторожа, решившего проверить, все ли в порядке в этом местечке около озера, ни случайно оказавшегося здесь местного жителя, прогуливающегося с собакой (возможно, пытающегося выяснить, не выращивают ли здесь по соседству марихуану среди шелестящих сосен), и уж, конечно, не было никакой Маури Павич. Была только эта длинная уродливо-паршивая тень, вызвавшая в ее воображении образ паукообразной собаки, покачивающейся на лихорадочно дрожащих лапах. Джесси сделала глубокий вдох и попыталась снова взять под контроль свой пугливый разум. В горле пересохло и горело огнем, в носу было неприятно мокро от подступивших слез.