— …восемь, семь, шесть…

— Я вами горжусь.

— …два, один.

Песенка перестала звучать, и тишина была дарована, будто в награду. Чары рассеялись, и всплыла правда, которую отец спрятал в его памяти за время того единственного сеанса гипноза.

Подарок.

— Моя мать заболела еще до того, как я родился. — Он припомнил старые фотографии из семейного альбома: на ее лице уже были заметны следы недуга. — Перед тем как умереть, она хотела заиметь ребенка. Поскольку сама она родить не могла, из-за лечения, которому подвергалась, отец удовлетворил ее желание другим путем.

Внезапно Пьетро Джербер вспомнил все.

Ночь двадцать второго октября выдалась бурной.

Теперь я там.

Обитатели Сан-Сальви в грозу ведут себя беспокойнее обычного, санитары из сил выбиваются, чтобы как-то их сдержать. Многие прячутся, объятые ужасом, но большинство носится по корпусам, выкрикивая нечто невразумительное: они, кажется, притягивают к себе электричество, которым пропитан воздух. И каждый раз, когда над парком, окружающим больницу, сверкает молния, вопли безумцев звучат в унисон, будто приветствие богу тьмы от его верных поклонников.

Около одиннадцати вечера Мари лежит на койке в палате. Пытается заснуть, положив на голову подушку, чтобы не слышать поднятого сумасшедшими гвалта, который сливается с громовыми раскатами. И в этот момент чувствует первые схватки. Они приходят одна за другой, мощные, неожиданные, словно разряды, рвущие небо на части. Она зовет своего Томмазо, хотя и знает, что тот не сможет ей помочь: чужие, те, кто не верит в их любовь, разлучили их.

Мари, испускающую истошные крики, кладут на каталку, везут по пустым коридорам, опускают в подвал павильона Q.

В ту ночь дежурная акушерка — та самая таинственная женщина из кафе-мороженого. Приготовившись извлечь новорожденного из лона девочки, она покидает отсек для медицинских работников, чтобы позвонить по телефону.

— Приезжай, пора…

Мари рожает без какой бы то ни было фармакологической помощи, в полной мере испытывая боль, какая сопутствует появлению на свет нового человека. Она не знает, что эти роды для нее — единственный шанс стать матерью, поскольку из-за ее крайней молодости возникли осложнения и других детей у нее не будет. А если бы и знала, не придала бы этому значения. Единственное, что ей нужно сейчас, это обнять ее малыша, ее Адо.

Но когда страдания наконец заканчиваются и Мари, слыша плач своего милого младенчика, протягивает руки, чтобы взять его и прижать к себе, она вдруг видит, как акушерка уходит вместе с малышом, прежде чем роженица успела взглянуть на его лицо.

Девушка в отчаянии, но никого это не заботит, никто не хочет утешить ее. Но вот перед ней знакомое, улыбающееся лицо.

Это синьор Балу, милейший человек, который с недавних пор навещает ее и Томмазо под красными крышами. Он — улеститель детей. Он — друг, он ей поможет. В самом деле, он приносит назад Адо, завернутого в голубое одеяльце. Но, бросив на него взгляд, Мари понимает, что это пупсик. Синьор Балу пытается вложить куклу ей в руки.

— Вот, Мари, это твой ребенок, — говорит он.