Руины, занимавшие почти всю вершину, производили странное, гнетущее впечатление. От дома и так-то осталось не слишком много, но вблизи оказалось, что конструкция держится только чудом. Вход во второй от торцевой стены подъезд оказался завален обрушившимися вниз лестничными пролетами и более мелкими кусками бетона с торчащими во все стороны зубьями арматуры. Пройти туда в сумерках не получится, нужен дневной свет и один-два напарника. Второй подъезд на первый взгляд был цел, даже деревянные створки входной двери с облупившимися остатками зеленой краски сохранились. Это странно, потому как деревянные рамы, перила и двери шли на растопку в первую очередь. Опустив на глаза «ночник», спрятав предварительно фонарь и смотав в спираль щуп, в черно-зеленом свете все вокруг обрело некую резкость, и я вошел в подъезд, стараясь протиснуться в щель между дверью и косяком. Опыт подсказывал, что между петлями может быть зажата скрученная в жгут газета, внутри которой тоже обретается граната без чеки. Способ старый, но очень эффективный в городе. Как только я оказался внутри, в нос шибанул острый запах плесени, сырого камня и ржавчины. Мысленно я похвалил бригадира еще раз. Будь на его месте обычный бандит, сейчас пришлось бы надевать респиратор. В таких местах обычно воняет мочой и дерьмом. И в прошлой жизни, и сейчас мне нередко улыбалась удача в буквальном смысле учуять засаду и быстро обезвредить лодырей, гадящих там, где работают. Еще одна растяжка, на этот раз совсем свежая, обнаружилась между первым и вторым этажом, на площадке, заваленной мелким щебнем. Обычная наступательная граната. Убить не убьет, но покалечить, подать сигнал шумом – это да. Ее пришлось снять, поскольку стояла граната таким образом, что и с помощью вешки ее не сразу удастся заметить. Вывинтив запал, я положил холодный кругляш в кармашек разгрузки, а сам запал разобрал и рассеял среди обломков. Может быть, там все нормально, однако привычка – это вторая натура, и за долгие годы я никогда не пользовался запалом, снаряженным кем-то еще. Подрывники очень творческий народ, каждый считает хорошим тоном придумать особо хитрую подлянку, единственную в своем роде.

Прислушавшись к окружению, я старался уловить чужое дыхание, шорох, вообще любой посторонний звук. Но слышно было только ветер, свистящий в прорехах стен, да где-то вдалеке раздавались одиночные хлопки выстрелов. На звук штурма не похоже, слишком все отрывисто. И вот это как раз и настораживало более всего. Растяжка свежая, не более суток прошло с того момента, как некто очень грамотный установил ее тут. Все чувства обострились, и пропустить чужое присутствие я никак не мог. Однако вокруг царила мертвая тишина. С того самого момента, как я выбрался на вершину холма, думать и действовать мешало тянущее чувство близкой беды. От развалин несло смертью, это определенно была западня. Об этом вопила каждая клеточка моего усталого организма, призывавшая уйти, бежать отсюда без оглядки. Но пока ничего, кроме предчувствий, не получалось противопоставить совершенно обыденной реальности. Окрест не было вообще ничего, даже захудалой аномалии не нашлось, только сырой камень и грязь. Придирчиво осмотрев вход на площадку второго этажа, я прислонил пулемет к стенке, а сам осмотрел все квартиры, чьи двери выходили сюда. Первые предположения подтвердились полностью. Этаж превращен в опорный пункт наблюдения, и довольно грамотно. Смежные стены аккуратно разобраны, проемы окон заложены мешками с набранным тут же щебнем. В северной части получившегося помещения пустой лежак и закрытый от обзора пятачок с остывшей сейчас печкой-буржуйкой. Недалеко стояла стопка закопченных котелков и четыре десятилитровые канистры с водой. Все поставлено недавно, одна из канистр на четверть пуста. Сняв перчатку, я приоткрыл дверцу печи и поворошил прогоревшие до золы угли. Едва теплые, погасли не далее чем пару часов назад. Затащив пулемет в комнату, чьи окна выходили точно в сторону ворот, я снова вышел и попытался подняться на этаж выше. Но ничего не получилось: площадку завалило очень плотно, и пролезть наверх не представлялось возможным.