Расцвет аверроизма связан с североитальянскими университетами, в которых, в отличие от других европейских университетов, не было факультетов теологии, но которые славились своими медицинскими факультетами. Факультеты медицины в Падуе и Болонье во второй половине XV века являлись основными очагами развития естественнонаучных знаний на севере Италии. Практически все профессора Падуанского и Болонского университетов, наряду со своей основной научной деятельностью, занимались составлением комментариев к работам Аверроэса.
В качестве своеобразного итога развития этого направления выступает учение Пьетро Помпонацци (1462–1525), сочетавшее в себе, по выражению У. Фергюсона, «аристотелевский натурализм с гуманистической концепцией индивидуума»[73]. Собственно, П. Помпонацци был уже не аверроистом, но лидером более радикального направления ренессансного «аристотелизма». Особенно отметим, что именно на севере Италии была сильна натуралистическая традиция античной философии, сыгравшая столь значительную роль в последующем развитии философской мысли. У. Фергюсон справедливо заметил, что «живой аристотелизм итальянских школ – это мост между натурфилософией XIII века и научным рационализмом времён Галилея и Декарта»[74]. В свете исследуемой проблемы важно уже то, что ренессансный философ готов признать субстратом духовной культуры материальный мир, окружающую человека реальность.
Элементы натурализма несла в себе и пантеистическая тенденция в средневековой философии.
Ещё в IX веке Иоанн Скот Эригена (ок. 810 – после 877) стремился обосновать тождество Бога и мира: «переходя в определённом порядке во всё, он творит всё и становится всем во всём»[75]. Элементы натуралистического пантеизма встречаются в философии Пьера Абеляра, «реалистов» Шартрской школы, Давида Динанского, но чаще всего они облекались в форму неортодоксальных религиозно-мистических учений.
Мистика и схоластика представляли собой два направления религиозно-философской мысли средневековья. Но, если задачей схоластики было теоретическое осмысление и толкование религиозных догматов, то мистика преследовала скорее практическую цель – достижение непосредственного созерцания Бога, максимально близкого общения с ним.
Ортодоксальное направление мистики ещё со времён Блаженного Августина стало неотъемлемой частью христианского вероучения и было связано с практикой подвижничества, аскетизма и самоуничижения.
Неортодоксальная, «еретическая» мистика, тоже следовавшая моральному идеалу самоотречения, отошла от традиционного культа и занялась поисками обновления религии, которое казалось возможным только на пути её «натурализации». Такая мистика (отнюдь не однородная по содержанию) была идеологией разного рода еретических движений, выступавших против спекулятивной теологии за более доступное вероучение.
В XIII столетии особенно активизировался процесс образования мирских братств – confraternitates («вальденсы» – в Южной Франции и Северной Италии; «бегарды» и «бегинки», «братья и сёстры свободного духа» – в северозападной Франции, Нидерландах, Германии). Это были добровольные, демократические по составу сообщества, открытые для людей разного общественного положения, каждое со своим уставом и своей идейной программой. Обычно они назывались в честь того или иного святого. Основным духовным устремлением членов этих сообществ было imitatio – следование примеру святых патронов. В конце XIV века в Италии во Флоренции существовали Compagnia del Vangelista, Compagnia dei Magi, в Венеции – Compagnia della Calza, в Модене – Compagnia di San Pietro Martire, в Сьене – Compagnia dei Rozzi. Флорентийскую «Компанию волхвов» даже во времена Медичи называли «Республикой волхвов» (La Repubblica dei Magi).