Подъезжает и видит — костер разложен, а кругом волки сидят и с ними сам Егорий Храбрый. А один волк сидит в сторонке да зубами щелкает.

Говорит мужик, что, мол, так и так, заплутался, не знаю, где дорогу найти. Егорий ему и говорит:

— Зачем, — говорит, — у волка овцу отнял?

— Да она, — говорит мужик, — ко мне бросилась. Мне ее жаль стало.

— А чем же волки-то кормиться будут? Вот эти, видишь, сытые лежат, а этот голодный, зубами щелкает. Я их кормлю; все довольны, только один жалуется. Брось ему овцу, тогда укажу дорогу. Ведь эта овца была волку обречена, так чего ты ее отнял?

Мужик взял и бросил волкам овцу. Как только бросил, стал опять ясный день, и дорогу домой нашел.

Был мужик, Нестером звали. У Нестера было ребят шестеро. Жили бедно. Что делать?

— Пойду я о большую дорогу с каким-нибудь прохожим. Не могу один напросить на детей.

Сидит о дороге. Видит, едет молодой человек на коне. Конь белый, на голове волосы черные и кудревастые, стремена золотые. Он еде да парит.

— Здравствуй, раб божий.

— Здравствуй, молодой человек. А как тебя зовут?

— Великомученик Егорий.

— Скажи, как мне с дитями проживать? Спроси у господа бога.

— Спрошу, спрошу.

— Омманешь. Оставь мне что-нибудь.

— А у меня только стремена.

Вот и оставил стремяно золотое. Тот потом пришел о дорогу, сел и сидит опять. Егорий-то приехал.

— Что, Егорий-великомученик, господь велел?

— А велел, что взаймы возьмешь — не отдавай. Говори, что и не брал никогда. А где можешь — укради.

А потом и спрашивает:

— А где мои стремена?

— Что ты, молодой человек, Егорий-великомученик, я их и не видал…

(Так он и на иконы с одной стременой.)

А он так и стал жить. Стремено покажет. Оно красивое. Говорят:

— Сделай нам таки.

— Ой, — говорит, — денег много надо.

Дадут деньги, а он потом:

— Я и не видал.

Разжился.

Когда-то одна баба не почла матушку Пятницу и начала прядиво мыкать да вертеть. Пропряла она до обеда, и вдруг сон на нее нашел — такой могучий сон! Уснула она, вдруг отворилась дверь, и входит, вишь, матушка Пятница воочью всем, в белом шушуне, да сердитая такая! И шмыг прямо к бабе, что пряла-то. Набрала в горсть кастрики с пола, какая отлетала-то от мочек, и ну посыпать ей глаза, и ну посыпать! Посыпала да и была такова: поминай как звали! Ничего и не молвила, сердешная. Та баба как проснулась, так и взвыла благим матом от глаз, и не ведая, от чего они заболели. Другие бабы сидят в ужасьи и учали вопить:

— Ух ты окаянная! Заслужила казнь лютую от матушки Пятницы!

И сказали ей все, что было.

Та баба слушала-слушала и ну просить:

— Матушка Пятница! Взмилуйся мне, помилуй меня, грешную. Поставлю тебе свечку и другу-недругу закажу обижать тебя, матушка!

И что ж ты думаешь? Ночью, вишь, опять приходила она и выбила из глаз у той бабы костру-то, и она опять встала.

Грех великий обижать матушку Пятницу — прядиво мыкать да прясть!

Преподобный Ошевенский отец Александр многомилосьливый опоселился в Ошевенском. Года не знаю, не могу сказать, в каком году. Шел он здесь престарелым, старцем был таким темным. Старцем глубокой-преглубокой старости он шел. Понравилось ему эта Ошевенская тайга, лес непроходимый, болота, реки, озера.