«Отрежь рукав и сними повязку – осторожно, дюйм за дюймом, – приказывала она себе, – открой красное распухшее мясо… и шепчи слова утешения мальчику, который сражался вчера, как мужчина, и теперь изо всех сил старается не расплакаться, как дитя. Говори с ним. Улыбайся ласково ему в глаза. Пусть он знает, что его любят. И притупи свой разум. Не думай о тех… не думай!»

На другой день Девяносто пятому полку не пришлось принимать активного участия в боях. Силы французов под непосредственным командованием Бонапарта одержали под Линьи полную победу; результат был таков, что потрепанная прусская армия отступила к северу, к Вавру, а тяжелораненый главнокомандующий лежал в каком-то крестьянском доме, упрямо отказываясь умирать или даже примириться со своим состоянием. Маршал Ней не сумел прорваться через британские линии и линии соединенных войск у Катр-Бра, но сильно потрепал их, и теперь у него появился шанс добить их – в субботу, семнадцатого июня.

На удивление, атаки утром не последовало, и герцог Веллингтон смог стянуть все свои войска в северном направлении к позиции, которую он выбрал за несколько недель до того, – на пересечении дорог к югу от деревни Ватерлоо и Суанского леса и к северу от трактира «Прекрасный союз», стоявшего на большаке, ведущем на Брюссель.

Последними отходили Девяносто пятый полк и кавалерия, утром получившие скорбное задание – заняться погребением убитых между двумя линиями фронта и постараться достойно похоронить своих погибших товарищей. Делая свое малоприятное дело, люди из группы лорда Идена вытащили из-под куста ракиты пару сапог, а затем обнаружили тело французского офицера-кавалериста; он еще дышал. Несколько новобранцев немало удивились приказу лейтенанта: осторожно поднять француза и отнести в ближайший крестьянский дом, где уже оказывали помощь нескольким раненым.

– Я сказал – осторожно! – рявкнул лейтенант, продолжая обход линии.

Ветеран, получивший этот приказ, ухмыльнувшись, сказал молодому рекруту;

– Наш лейтенант говорит в таких случаях, что истекающий кровью офицер не француз и не англичанин – он человек. – И старый служака выразительно постучал указательным пальцем по виску.

Рекрут только раскрыл рот от изумления.

– Ты только не повторяй это вслух, – посоветовал ветеран. – Не то схлопочешь неслабую плюху от любого настоящего вояки, понял?

Отступление было ужасным. Перед самым выступлением начался дождь. Похоже, зарядил до конца недели, мрачно предрекали ветераны, глядя на тучи, предвещавшие обложной ливень.

Не на чем было остановить глаз в сплошном сером месиве. Единственное яркое пятно – вояки из Гайд-парка, как презрительно называли солдаты гвардейцев. Они действительно лихо отбросили противника от деревни Женап, где герцог провел предыдущую ночь. Но теперь они являли собой уморительное зрелище – их алые нарядные мундиры и начищенные сапоги покрывались густым слоем грязи.

Все остальное – дождь и грязь. Да ослепительные вспышки молнии и раскаты грома, от которых они вздрагивали – так это походило на залпы тяжелых орудий. А в конце пути – ночлег посреди чистого поля. И никакого довольствия. Не было сил даже роптать, раздавались лишь вялые реплики: мол, проклятые повозки интендантов покатили небось в Брюссель. Или в Гент. Или в Остенде. Или их уже погрузили на корабли, чтобы кормить этих чертовых моряков. А дождь все лил и лил.